Все показы польского кино в Петербурге проходят при поддержке Польского института.

О роли польского кинематографа в общекультурном европейском процессе, о его роли в формировании демократического мышления не только поляков, но и советской молодежи, интересовавшейся Польшей, Юрий Шуйский рассказал «Польскому Петербургу».

– Юрий Аронович, польское кино, польская культура вообще в советское время воспринимались у нас как часть западной, европейской. Тогда казалось, что даже советская жизнь в Польше какая-то совсем другая, не такая, как в СССР. Ваше увлечение тогда сформировалось?  

– Да, я из того поколения, которое даже выучило польский язык, чтобы читать польские журналы: «Панорама», «Пшекруй», «Шпильки», «Проект». Они писали о кино совсем не так, как наши издания. Я тогда начал учить язык, в какое-то время даже свободно читал и неплохо понимал по-польски, сейчас уже подзабыл многое. А что касается фильма Анджея Вайды «Пепел и алмаз», он стал для нашего поколения настоящим потрясением, это было как удар ножа. Польша вообще по-другому позиционировала задачи искусства, задачи кино. Сейчас, когда я в своих лекциях рассказываю о польском кинематографе, всегда говорю: развитых направлений искусства в Польше много, но именно кино и театр будили самосознание поляков, раздували огонек свободы. И нас тогда эти фильмы стимулировали искать и узнавать такие факты истории, которые официальная пропаганда старалась скрыть – об Армии Крайовой, об Армии Людовой, о Катыни. Потом были и другие фильмы Вайды, и фильмы целого поколения польских режиссеров – Анджея Мунка, Кшиштофа Занусси, Ежи Кавалеровича, Тадеуша Конвицкого, Кшиштофа Кислёвского, многих других.

– Какую роль польское кино сыграло в формировании вашего мировоззрения, в профессиональном становлении?

– Это трудно определить однозначно, но вот то самое пресловутое – «Jeszcze Polska nie zginęła» (ещё Польша не погибла) – очень хорошо легло мне на сердце. Когда понимаешь, что, несмотря на четыре раздела Польши, народ держался, боролся за свою свободу, не взирая на танки, выходил на площадь – это вызывает уважение. К кино вообще я пришел не через Польшу, а просто через хорошее кино. Хотя польское кино – это действительно хорошее кино в общенациональном масштабе. Не так, как у нас, когда есть только отдельные режиссеры. Там кинематограф консолидирует общество, помогает ему двигаться в правильном демократическом направлении.

– По-вашему, кинематограф привел Польшу к «Солидарности»?

– И кинематограф в том числе! Это проявлялось даже внешне: мы же знаем, какую роль играл Анджей Вайда как помощник Леха Валенсы, и как к Вайде относились власти во время военного положения. К Вайде у меня огромное уважение. Он, несмотря ни на что, продолжал гнуть свою линию, шел наперекор всему и сталкиванию в ту борозду, в которую власть пытается загнать всех.

– Вы как думаете, Роман Полански – это польский режиссер? 

– Польский, но когда он уехал из Польши, он быстро перестал им быть.  

– В Польше есть такое понятие – репрессированное кино?

– Да, есть, и даже термин похож на наш – «полочное кино». Но у них его гораздо меньше. В НИЦ «Мемориал» мы показываем много документальных польских фильмов. Например, в прошлом сезоне показывали фильм «Услышь мой крик». Это замечательная картина, сделанная о событиях 8 сентября 1968 года на стадионе в Варшаве, когда поляк Рышард Сивец поджег себя, облившись бензином в знак протеста против ввода войск стран Варшавского договора в Чехословакию. В архивах студии документального кино сохранился семисекундный фрагмент самосожжения, и на его основе сделан потрясающий фильм. Планируем в ноябре этого года, в новом сезоне, показать еще один, на мой взгляд, польский шедевр – фильм «Парад», который кинематографисты ПНР сняли в Северной Корее в 1988 году. Северокорейскому правительству фильм очень понравился, а смотреть его – жутко.

– Какое место польский кинематограф сейчас занимает в европейском, мировой кино?

– Раньше занимал большое. Протестное кино Польши было явлением европейского масштаба. Сейчас много чего интересного происходит в разных странах Центральной и Восточной Европы. Но что очень важно в Польше сейчас – это та система финансирования кинематографа, которую они придумали несколько лет назад, и которая, несомненно, приведет в скором времени к заметным успехам. Есть такой Польский институт кино, который в обязательном порядке выделяет средства на дебютное кино, на арт-хаус, на все виды актуального, авторского кино, и никаких коммерческих соображений не навязывает. Все это находится в руках людей, которые прекрасно понимают, что если в тактическом отношении культура – дело очень затратное и не прибыльное, то в стратегическом – именно эти затраты приносят самые больше дивиденды стране, и это надо делать, потому что надо думать о будущем. Хотя сейчас особых шедевров в польском кино может, и нет, но оно развивается. К тому же у них такой могучий, не разрушенный фундамент, что я за будущее польского кино спокоен.

– На фестивалях оно звучит? Его отмечают?

– Да, отмечают, и призы получают. Например, известный фильм «Роза» Войцеха Смаржовского завоевал больше десятка наград международных и национальных фестивалей. Несколько лет назад фильм «Четыре ночи с Анной» Ежи Сколимовского на Каннской фестивале вызвал хорошие отзывы критики и жюри. Но дело, как я считаю, не в наградах, а в потенции, которая чувствуется в современном польском кино. Если к нам на «Послание к человеку» привозят польские фильмы, созданные учениками школ известных режиссеров, значит, надо идти и смотреть. И даже если сейчас маятник качнулся назад, это значит, что он скоро полетит вперед. Маятник не может стоять на месте.

Беседовала Наталья ШКУРЕНОК, фото автора