Леонид Дубшан. Labas dienas
Мы попросили авторов и читателей ответить на наши вопросы:
1. Вы бывали в Литве? Как Вы вспоминаете Литву? Что запомнилось?2. Есть ли у Вас свой собственный литовский миф? В чем он заключается?
3. Чему Вас научили Литва и литовцы?
Леонид Дубшан:
Во-первых, слово: «Паневежис» – совершенно родное, домашнее.Дело в том, что родители мои после окончания Юридического института им. М. И. Калинина были туда направлены на работу. Ну, и меня взяли с собой. Это 1952-53-й, мои 3-4 года.
Папа, должен сказать, служил следователем. Помню его кожаное черное длиннополое пальто. В домашних бумагах сохранился акт сдачи личного оружия – 1953-й.
Мама работала юрисконсультом.
Я сидел дома под присмотром нянь, литовских девушек. Кажется, знал какие-то литовские слова. Сейчас попытался вспомнить, но выскочило только «Labas dienas!».
Никаких впечатлений той поры память не сохранила – 60 все-таки лет прошло, да и рано было мне запоминать, в глупой трехлетней голове ничего особенно не запечатлевается.
Нет, что смутное всплывает: чужие веселые люди нагрянувшие в нашу квартирку, все в красивых масках, но мне показалось, что в страшных, и я разревелся. Что это было? – Масленица? Рождество? Какой-то национальный праздник?
И еще: меня выводят на улицу, там флаги, там колонны и немыслимо громкие, грозные духовые оркестры (Первомай, видимо). Я снова пугаюсь и плачу.
Так что воспоминаний немного. Но слово «Паневежис» не уходило из нашей семьи, мелькало в родительской речи, и мне оно было приятно – приятно было думать, что «Я ЖИЛ В ЛИТВЕ». Я и в школе потом хвастался.
Да, еще книжки какие-то детские были оттуда вывезены. Межелайтис и, может быть, Саломея Нерис.
Но влюбился я в Межелайтиса попоздней, в светлой памяти 60-х:
Цитирую по памяти:
В шар земной упираясь ногами,
Солнца шар я держу на руках.
Я как мост меж Землею и Солнцем
И по мне Солнце сходит на Землю,
А Земля устремляется к Солнцу…
Это его поэма «Человек», в которой мне мерещилось нечто обаятельно-западное. Уитменовское, что ли… Поэма была иллюстрирована, и я даже помню картинку – с Солнцем в человеческих руках. Но чью? Не Стасиса ли Красаускаса? В другой вещи Красаускаса – в том, что я не путаю авторство, – уверен совершенно. Это изящно изображенная длинноволосая девическая головка – эмблема журнала «Юность».
Еще один образ Литвы – старинной Литвы – был подарен мне Пушкиным:
Три у Будрыса сына, как и он три литвина.
Он пришел толковать с молодцами:
«Дети, седла чините, лошадей проводите,
Да точите мечи с бердышами.
Справедлива весть эта: на три стороны света
Три замышлены в Вильне похода:
Паз идет на поляков, а Ольгерд на пруссаков,
А на русских Кестут-воевода…»
Это АС перевел из Мицкевича. Лет пятнадцать, кажется, назад я читал «Будрыса» наизусть своему младшему, Феденьке, и ему очень понравилось. Там все замечательно хорошо кончается.
Когда я учился на литфаке в Герценовском, нам рассказали, что литовский язык – из самых древних, что там удивительно сохранна индоевропейская основа. Это произвело впечатление, я прислушился, и в словесных концовках на «с» угадал, как мне показалось, отзвук классической латыни.
В 1974-75 я служил в армии. Дело было в Бурятии. Дивизион оказался настоящим интернационалом – там были и местные, и соседи-якуты, и ребята из Грузии, из Армении, из Молдавии, Украины. Русские, конечно. И немного литовцев. Дружил там я больше с грузинами и с украинцем – тут все было запросто. А литовские парни казались какими-то романтически-замкнутыми.
Что еще? Еще 1991-й, Вильнюсские события. Страшно, горько. Еще и потому горько, что я к МС хорошо отношусь.
А в 1990-х и в 2000-х двинулась на нас литовская театральная режиссура. Някрошюсовским «Гамлетом» я был поражен, потрясен и ошеломлен. И в любой момент теперь, включив какой-то свой внутренний монитор могу воспроизвести на нем главный монолог героя – когда он стоит на возвышении под ледяной люстрой, тающей от жара и капающей на белую (бумажную, видимо) рубаху, которая расползается от этой влаги… Потом мы с женой ходили и на «Отелло», и на «Фауста» – очень хорошие спектакли. А с «Идиота» не так давно – ушли. Не смог я до конца высидеть эту очень продолжительную и претенциозную режиссерскую самодемонстрацию, оказавшуюся с достоевским материалом, как показалось, не в ладах. Не знаю, что-то тут не сошлось – м. б., сказалась разность русского и литовского национального духа, каких-то культурно-психологических начал. Тоже самое и с «Дядей Ваней» С. Туминаса (только что, кажется, увенчанным «Золотою маской») – слишком, на мой вкус, жестко, слишком экспрессивно, слишком там торчат и приемы, и смыслы, которые от этих насилий как-то съеживаются.
Но это все не важно, это частности. Я рад, что есть какая-то ниточка, связывающая меня с Литвой интимно и издавна. Укрепилась она благодаря еще одному обстоятельству. Я уже много лет занимаюсь рукописным наследием моего институтского профессора Наума Яковлевича Берковского – филолога, философа культуры. Родился он в Вильне, в апреле 1901-го, 110 лет назад.
Пока писал, вспомнил еще одно стихотворение «в тему»:
Вильнюс, Вильнюс, город мой…
Мокрый воздух так целебен.
Так целителен молебен,
Приглушенный полутьмой…
Кто это? Сейчас, посмотрю в Сети (кажется, А. Межиров)…
И точно, он!
…Поселюсь в тебе тайком
Под фамилией Межиров.
Мне из местных старожилов
Кое-кто уже знаком...
