Из портала "Вести Москвы":

Сигурд Шмидт. Человек, на которого равнялся научный мир

22.05.2013 

Автор: Полина Ермолаева

Он умер в ночь на 22 мая в одной из московских клиник. Ему был 91 год. Это был интеллектуал, философ и просто гениальный человек.

Историк. И сам — история. Легенда. На Сигурда Оттовича Шмидта равнялся весь научный мир. 500 трудов и 64 года преподавания в Историко-архивном институте. "Каждый год он читал вводную лекцию для студентов 1 сентября — о любви к науке, о преданности, и его жизнь соответствовала этим критериям", — рассказывает заслуженный профессор Российского государственного гуманитарного университета Наталия Борисова.

Его стихией была эпоха Ивана Грозного, и книги многократно переиздавались. Сигурд Оттович шутил: "Значит, не сильно устарели". "История учит, когда меньше всего учит", — рассуждал он.

"Шмидт историю понимал через людей, он был историком классического направления", — отмечает член-корреспондент РАН, историк Владимир Козлов.

Он возродил школу отечественного краеведения — сердце Москвы билось в руках Сигурда Оттовича. Гордился тем, что выпустил "Московскую энциклопедию". Лелеял свой родной, Арбатский край — переулки, где знал буквально каждую кочку. Он столько лет доказывал: Арбат должен быть не туристическим аттракционом, а улицей великих русских писателей и мыслителей.

"Последняя встреча наша состоялась на углу Кривоарбатского и Плотникова, в магазинчике, — вспоминает ведущий научный сотрудник Центрального государственного архива Московской области Александр Казакевич. — Я спросил: "Правда ли, что вы ратуете за восстановление Храма Николы?" "Да, правда", — ответил он".

До последнего дня Сигурд Оттович работал. День был расписан по минутам: утром на почту — за газетой, в магазинчик на углу за сметаной, дальше — лекции, ученые советы.

"Он был очень неуемный, — подтверждает директор государственного архива РФ Сергей Мироненко. — Это странно прозвучит: ему 92-й год шел, но смерть стала неожиданностью. Он сохранил ясность ума, прекрасную речь, активность".

"Вести" поздравляли Сигурда Оттовича с 90-летием — в его заваленной книгами арбатской квартире (он здесь родился в 1922-м, под звон колоколов в Страстную субботу, и прожил всю удивительную жизнь). Человек-эпоха — просветитель, хранитель и традиций научной школы, и высокой классической культуры, и подлинной интеллигентности. И той старомосковской жизни, где было место лампе под зеленым абажуром и печатной машинке на рабочем столе.

"Я — пережиток XIX века, в XX веке доживший до XXI, я бы так сказал", — говорил историк.

**

Из «Газета.ру»:

«Нас поглотил культ удобной жизни»

22.05.2013 Николай Подорванюк

Сигурд Шмидт родился 15 апреля 1922 года, «вечером в Страстную субботу, в Москве, в переулке близ Арбата», как писал сам историк в своей автобиографии. В то время его отцу, знаменитому исследователю Севера Отто Юльевичу Шмидту, было лишь 30 лет и ему только предстояла его знаменитая экспедиция на «Челюскине». Но в становлении Сигурда Шмидта как ученого большую роль сыграла его мать (во многом это обусловлено и тем, что родители жили врозь, хотя, как говорил Сигурд Шмидт, они поддерживали до конца жизни близкие отношения).

«Раннее становление гуманитарных интересов объясняется и малыми способностями к техническим навыкам и точным наукам, и увлеченностью мамы ее работой», — писал о себе Сигурд Шмидт.

 «Мама, Маргарита Эммануиловна Голосовкер — видный музейный деятель, экспозиционер; автор выставок исторической тематики, создатель сектора художественной иллюстрации в Институте мировой литературы Академии наук; под ее руководством был составлен альбом «М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество» — своеобразная книга-музей, выпущенная в 1941 г. Несомненно и воздействие «энциклопедизма» отца, Отто Юльевича Шмидта, — широты интересов и многосторонности знаний, привязанности основателя и первого главного редактора «Большой советской энциклопедии» к собственно редакторско-энциклопедической работе, внимания к составлению справочного аппарата, историографическим и библиографическим элементам. До тринадцати лет я много болел, пристрастился к чтению литературы для взрослых — и не только произведений классиков художественной литературы, но и мемуаров, биографий и особенно энциклопедических справочников».

Шмидт учился в бывшей женской Хвостовской гимназии и в бывшей Флёровской гимназии у Никитских ворот. «Уверенный уже тогда (и, как показала дальнейшая моя жизнь, не без основания), что знания по неинтересным для меня и нелегко дающимся предметам (по физике у меня в аттестате стояла тройка) мне никогда не пригодятся, я высвобождал время от подготовки уроков на ознакомление (правда, беспорядочное) с художественной литературой, трудами историческими, по истории литературы и искусства, мемуарами и изданиями в плане биографики, с энциклопедическими справочниками», — вспоминал Шмидт.

В 1939 году Сигурд Оттович поступил на исторический факультет Московского университета. Во время войны, в ноябре 1941 — июле 1943 г., был студентом историко-филологического факультета Среднеазиатского университета в Ташкенте.

Там Шмидт учился достаточно интенсивно, стал сталинским стипендиатом и получил возможность учиться почти у всех выдающихся историков того времени, так как в Ташкент эвакуировали многие академические гуманитарные институты Москвы и Ленинграда.

Дипломную работу Шмидт писал уже в Москве — темой его исследований стал воевода Алексей Адашев, приближенный Ивана Грозного. Такой интерес к жизни и оценке деятельности влиятельнейшего реформатора, лишенного власти, а затем посмертно оболганного самим властителем, объяснялся и аллюзиями на события времени сталинского тоталитаризма, вспоминал Шмидт. В 1944–1948 годах Шмидт был аспирантом кафедры истории СССР истфака МГУ, в июне 1949 года защитил кандидатскую диссертацию на тему «Правительственная деятельность А. Ф. Адашева и восточная политика Русского государства в середине XVI столетия».

С февраля 1949 года Шмидт начал работать в Московском государственном историко-архивном институте (МГИАИ, на базе которого в 1991 году был создан Российский государственный гуманитарный университет — РГГУ), в котором он работал потом до конца своей жизни.

Здесь, связанный работой преимущественно со студентами дневного отделения, Шмидт обрел и совершенствовал навыки лектора и руководителя семинаров, научных работ студентов и диссертантов.

«Лекционный курс отечественной истории до XIX века я очень скоро стал предварять чтением вводных лекций для первокурсников — о первичных основах и о ходе истории, об источниковедении и специальных исторических дисциплинах, об историографии (позднее такого типа лекции, получив название «Введение в специальность», внедрены были в практику многих вузов). «Изначально ограничивал число моих дипломников, ориентируясь прежде всего на тех, в ком видел потенциальных исследователей, — вспоминал о себе Шмидт. — Они, как и настроенные на дальнейшую самостоятельную научную работу ученики некоторых других преподавателей кафедр вспомогательных исторических дисциплин (где застал заведующим еще А. И. Андреева) и истории СССР, составили костяк начавшего работу зимой 1949/50 учебного года студенческого научного кружка источниковедения — официальной датой его основания признается 12 апреля 1950 г., когда заседание еще очень маленького по составу кружка (с участием преподавателя И. А. Мироновой) сфотографировали для фотовыставки к 20-летию МГИАИ».

В этом кружке, который продолжает существовать и ныне, формировалась та научная школа, созданием и работой которой Сигурд Шмидт более всего дорожил в своей деятельности. В кружке была широкая тематика: обсуждались проблемы общественно-политической истории и истории культуры в хронологическом диапазоне от Древней Руси до наших дней, и особенно проблемы источниковедения, историографии, краеведения и такого нового направления, как «источниковедение историографии».

По определению академика Дмитрия Лихачева, для многих участников кружка он стал «школой не только науки, но и гражданского поведения»

С 1956 года Сигурд Шмидт начал работать параллельно и в Институте истории АН СССР (ныне Институт российской истории). В январе 1965 года защитил докторскую диссертацию «Исследования по социально-политической истории России XVI века». в 1973 году написал на ее основе книгу «Становление российского самодержавства: Исследование социально-политической истории времени Ивана Грозного». В те годы фаворитами Шмидта были темы России времен Ивана Грозного и источники ее изучения, источниковедение историографии и специально история архивного дела, а чуть позднее — краеведение. Однако данной тематикой ученый не ограничивался. Шмидт публиковал работы и по исследованию Москвы, и по истории России XVI--XVII вв., и статьи под такими названиями, как «Русская эмиграция и ее влияние на отечественную историческую мысль» и даже ««Феномен Фоменко» в контексте изучения современного общественного исторического сознания».

В общей сложности им опубликовано более 500 научных трудов по истории культуры, историографии, археографии, архивоведению и другим наукам.

До конца своих дней Сигурд Шмидт, будучи академиком Российской академии образования (в Российской академии наук он не стал ни академиком, ни членом-корреспондентом, только советником) проявлял активную позицию по самым животрепещущим проблемам науки и образования в России. Сигурд Шмидт был в том числе одним из тех, кто подписал обращение к президенту против введения ЕГЭ.

Шмидт считал, что Единый госэкзамен не столько позволяет выявить какую-то индивидуальность и степень быстроты реакции, сколько напоминает систему отгадки кроссвордов.

Тревожила Сигурда Шмидта и судьба вуза, в котором он работал, — РГГУ. «То, что сейчас делают с гуманитарными науками (и с РГГУ в частности), очень меня тревожит. Беспокоюсь не за себя, а за будущее тех, ради кого мы живем, — говорил Шмидт в одном из недавних своих интервью. Престиж вуза во многом определяется наличием научных школ, школ учеников вузовских профессоров. Я горжусь тем, что мне удалось создать такую школу. Ведь любое, даже очень хорошо написанное научное сочинение, в той или иной мере устаревает, появляется новый материал или новый взгляд, новый подход, и если есть те, кто продолжает тему — это прекрасно. В РГГУ таких научных школ немало. Когда говорят об оценке вуза, то надо думать в первую очередь о том, сколько в вузе научных школ, что получилось из выпускников, почему к вузу тянутся. Значение вуза определяется его штучным качеством, а не массовостью критериев. Все те критерии, по которым сегодня в Минобрнауки оценивают вузы, наверное, важны и нужны. Но отнюдь не главные. В РГГУ, вероятно, есть какие-то недочеты по данным прошлого года. Но, во-первых, оценивать «задним числом» просто нечестно: данные нынешнего года иные. Во-вторых, это вовсе не критерии качества вуза и тем более отношения к нему общества».

Серьезные опасения у Сигурда Оттовича вызывало будущее гуманитарных наук вообще и состояние науки в России. Вот, к примеру, одно из высказываний, актуальное в свете недавних скандалов, связанных с историческими диссертациями: «Люди перестают читать, перестают сами искать информацию. Переходят на умную технику. А чтение — акт самодеятельности: вы можете вернуться к прочитанному, подчеркнуть важное. Сейчас нажал на кнопку, ввел запрос в поисковик — и получил информацию. Когда вы переключаете каналы телевизора и останавливаетесь на чем-то — это не то, что искали, а то, на что наткнулись. Чувствуете разницу?

Нас поглотил культ удобной жизни. Сейчас высокое овладение узкой сферой знания делает тебя крупнейшим специалистом. Ты получаешь степень, можешь даже стать академиком. Но нет широты знания».

«Сейчас я уже понял, что самое главное: если человеку дана долгая жизнь, как мне, он должен чувствовать, что занимался всю жизнь только тем, что ему интересно и что у него получается, — считал Шмидт. — Мне радостно, что, когда я читаю лекции, всегда нахожу лица, живо воспринимающие новое знание, как бы сопереживая с профессором. Но увы! Хотя Дмитрий Сергеевич Лихачев не без основания полагал, что XXI век будет временем особого интереса к сфере гуманитарного знания, у нас пока еще стремительно внедряется убеждение в том, что будущее зависит от того, сколько зарабатываешь... И в этой системе ценностей профессии архивных и музейных работников, да и вообще ученых-гуманитариев котируются невысоко. И влечение молодежи к ним, как можно убедиться, явно не поощряется во властных структурах».

**