Михаила Борисовича Ходорковского мне до сего дня доводилось видеть (и слышать) лишь единожды – было это в ноябре 2002 года, в одном из подмосковных правительственных пансионатов, где, по инициативе и, как видно, на деньги главы Юкоса проходил некий трехдневный закрытый семинар с невнятным названием для двух-трех десятков приглашенных литераторов. Семинар был довольно интересным – перед нами выступали известные стране деятели весьма разного профиля, начиная с главы "Мемориала" и заканчивая главным финансистом компании "Вимм-Билль-Данн". Они рассказывали о своем видении текущих обстоятельств, охотно отвечали на вопросы.

Центральным, однако, моментом мероприятия была лекция самого МБХ, состоявшаяся на третий день с утра – в самый, что называется, прайм-тайм.

Общее (первое, внешнее) впечатление от этого человека было весьма позитивным. Самый богатый человек России приехал строго вовремя, в сопровождении одного лишь водителя и не в особенно новом "мерседесе" – когда год спустя он в своих тюремных интервью станет говорить о собственной потребительской скромности, о том, что его годовой семейный бюджет не превышает 300 тысяч долларов, я, вспоминая, как он был тогда одет и как держался, стал думать, что он не лукавит.

Лекция МБХ состояла из выстроенного в хронологическом порядке рассказа об "этапах большого пути" и ответов на задаваемые слушателями вопросы – в том числе и заметно выходящие за рамки только что затронутых тем. Некоторые, особо запомнившиеся фрагменты услышанного я приведу чуть погодя, в сопоставлении со сказанным в недавнем интервью писательнице Улицкой – чего ради и затеял я сей мемуар. Но прежде, чем это сделать, замечу вот что. Для меня очень важной характеризующей и при этом – безусловно, располагающей к себе чертой какого-либо человека является любовь. Любовь к чему-нибудь, в конце концов – к чему угодно, хотя бы даже к себе самому. Но только – искренняя любовь, а не просто предпочтение на почве осознания текущей выгоды, жадности, корысти. Так вот, тогдашняя лекция Ходорковского была в этом плане весьма показательна: о ранних годах своего бизнеса, зарабатывании денег, банковских делах, весьма насыщенных остросюжетными моментами, он повествовал хоть и подробно, но с достаточно ровными интонациями – ровно до тех пор, пока не начал рассказывать про добычу нефти. Здесь, что называется, явило себя народу искреннее сердечное чувство: ясно было, что парень просто внутренне наслаждается, показывая слайд с панорамой участка нефтедобычи и комментируя его словами, что-де еще год назад здесь была сплошная тундра, не было ни этих вышек, ни этих нефтехранилищ, ни этих домиков. Или показывая фотографию комплекта корпоративной спецодежды нефтяников Юкоса и говоря при этом, что в нынешнем году она по качеству немного уступает таковой у коллег из "Шелл", но уже сравнялась с "Бритиш Петролеум" (или наоборот, не важно). А вот уже в следующем мы, по плану, переоденемся в лучшие в мире защитные костюмы…

В общем – все это было на уровне интонаций, именно того, что нельзя подделать и труднее всего отрепетировать.

Теперь о содержательной части сказанного. Протокола я тогда, само собой, не вел – а по сему полагаюсь лишь на память, которая вряд ли сохраняет дословные формулировки – довольно с нее и сути услышанного. Во всяком случае, еще двадцать человек слышали те же самые слова МБХ вместе со мной – они не дадут соврать.

Вот фрагмент интервью Улицкой:

Я считал себя членом команды Ельцина. Одним из очень многих. Именно поэтому пошел защищать Белый дом в 1991 г. и мэрию в 1993 г., именно поэтому вошел в неформальный предвыборный штаб в 1995—1996 гг. Это, пожалуй, стало самым опасным мероприятием в моей жизни (почти). Именно из-за Бориса Николаевича я не выступал против Путина, хотя и имел о нем свое мнение.

По этому поводу вспоминается следующее. О Ельцине МБХ действительно отзывался тогда весьма уважительно. Рассказывал, как они на пару с Л. Невзлиным как-то в течение нескольких часов объясняли Борису Николаевичу принципы и механику работы коммерческого банка. И что Ельцин поразил их тогда живостью восприятия и довольно высоким уровнем обучаемости – несмотря на весьма уже почтенный возраст. Из этой рассказки лично у меня возникли сомнения лишь в следующем плане: а в полной ли мере на заре 90-х сами господа Невзлин и Ходорковский понимали механику работы коммерческого банка? Если сравнивать судьбы их банка "Менатеп" и, скажем, "Альфа-банка" в 1998 году,  то напрашивается предположение, что П. Авен мог бы стать более достойным финансовым учителем первого российского президента. Но это так – легкий сарказм в сторону. Что же касается участия Ходорковского в событиях августа 1991, то в ноябре 2002 МБХ говорил об этом чуть иначе, чем в интервью Улицкой. "Во время августовского путча я был в Белом Доме. Просто, потому, что считал себя частью команды Ельцина и считал, что должен разделить ее участь. Было очень страшно, поскольку вокруг бегало множество абсолютно гражданских, необученных людей с автоматами. Внутренне у меня было чувство, что сейчас будет штурм, нас всех арестуют и отведут в тюрьму. И, более того, было чувство, что в каком-то смысле это будет – правильно."

Другое высказывание МБХ касается его отношения к всяческим нормативным актам. Зато потом — и вот здесь мы можем поговорить о границах дозволенного — я пользовался любой дыркой в законодательстве и всегда лично рассказывал членам правительства, какой дыркой в их законах и как я буду пользоваться или уже пользуюсь.

В 2002 году он высказался и по этому вопросу. Однако, не в общих выражениях, а касаясь конкретного события. Дело было еще при Советской власти, МБХ с соратниками основал тогда банк Менатеп и в какой-то момент решил, что его банку совсем не вредно проводить операции в иностранной валюте. "Я с детства," – рассказывал Ходорковский, – "люблю читать всякого рода инструкции. И вот, скрупулезно читая документы, на основании которых в СССР работали частные банки, я понял, что в них нет ничего, что запрещало бы работу этих банков с валютой. Сделав подобное открытие, мы тотчас же подали соответствующие заявки в Госбанк СССР. Там всех это настолько изумило, что меня пригласили на аудиенцию к Геращенко. Надо понимать, кто был тогда Геращенко – главный банкир СССР и кто был я – двадцатипятилетний руководитель маленького частного банка. И вот, когда я пришел к Геращенко, тот сказал, что мы с ума сошли. На что я возразил ссылками на действующие инструкции и другие нормативные акты. В итоге Геращенке пришлось признать мою правоту. Несколько месяцев спустя он, однако, добился внесения изменений в инструкции, закрывающие то окно – но поезд, как говорится, уже ушел." Кто мог предполагать в 2002 г. , что именно В. В. Геращенко станет последним главой Юкоса, назначенным на этот пост акционерами компании!

А вот высказывание еще об одном банкире. Когда, например, Володя Виноградов («Инкомбанк»), ныне покойный, мешал мне в борьбе за ВНК, я ему предложил отступные, а когда он отказался — задавил суммой залога на аукционе. Что, конечно, обошлось мне недешево.

В. Виноградов, тогда еще живой, хотя и ушедший с первых полос газет, упоминался МБХ и в ноябре 2002. Речь шла о диверсификации бизнеса. Ходорковский рассказывал, как в какой-то момент понял, что крупная бизнес-группа не может ограничиваться финансовыми структурами, а должна иметь индустриальную компоненту. "И тогда мы вложились в Юкос. А вот Виноградов – знаете такого? – считал иначе и развивал главным образом свой "Инкомбанк". Ну, и вы видите, где теперь группа "Инкомбанка" и чего, напротив, сумели добиться мы в Юкосе" – примерно так сказал тогда МБХ с едва-заметной усмешкой. Видимо, из всей "семибанкирщины" 1990-х именно Владимир Виноградов был для Ходорковского как бы объектом персонального состязания – то есть, человеком схожих ценностей и устремлений, вынужденным решать схожие задачи в сходных условиях. Что, в общем, не должно удивлять: Виноградов действительно был личностью незаурядной, а "Инкомбанк" в свой краткий золотой период, помимо прочего, запомнился всем соприкоснувшимся ощутимым стремлением отстоять свою независимость от различных госструктур, в служебном рвении желающих пройти много дальше того, что позволяет им закон.

Ну, и – кризис 1998 года. Приезжаешь на «вахту» — люди не орут, не бастуют — понимают. Просто в обморок падают от голода. Особенно молодежь, у кого своего хозяйства нет или дети маленькие. А больницы… Мы ведь и лекарства покупали, и на лечение отправляли, а здесь — денег нет. И главное — эти понимающие лица. Люди, которые просто говорят: «А мы, мол, ничего хорошего и не ждали. Благодарны уже за то, что приехали, разговариваете. Мы потерпим…». Забастовок с августа 1998 не было вообще.

Об этом МБХ в 2002 говорил более красочно и в несколько ином ракурсе. Так, он рассказывал как раз о случаях "некорректного недовольства" со стороны жителей поселков нефтяников. Вплоть до битья окон и т.п. "Мы приезжали, старались успокоить людей, стыдили: говорили – вы же школьные учителя. зачем окна-то бить!.." Честно говоря, в это верится больше, чем в благостную картину всенародного терпения из интервью Улицкой.

В результате после преодоления кризиса мои жизненные установки начали меняться.

Тут сразу вспоминается лапидарное высказывание Ходорковского, завершавшее рассказ о драматических перипетиях кризиса 98 года: "С тех пор у меня психологическая боязнь брать деньги в долг…".

Ну, и на прощание – пара тогдашних высказываний МБХ на темы, не затронутые в переписке с Улицкой.

По поводу возможностей крупного бизнеса добиваться кардинальных перемен во власти:

"Понимаете, бизнес по самой своей природе лоялен той власти, которая есть."

И о об управлении удаленными бизнесами:

"Менеджеров нельзя держать в провинции больше девяти месяцев подряд – тупеют…"

Лев Усыскин специально для Когита!ру