Как и всякий нормальный пользователь Живого Журнала, я имею так называемых "друзей" – сотню с небольшим других пользователей ЖЖ, чьи записи ("посты") автоматически попадают в мою "френд-ленту" и, соответственно, регулярно мною просматриваются.

Понятно, что эти ЖЖ-друзья – ни в коей мере не срез общества, это люди, выбранные мною по какой-то причине, в подавляющем большинстве мне приятные и в значительной мере близкие мне по взглядам. Во всяком случае, среди них нет никого с так сказать, диаметрально противоположными моим убеждениями. Заметная их часть даже знакома мне лично.

Так вот, просматривая эту френд-ленту во дни, последующие за смертью Егора Гайдара, я был едва ли не удручен их откликами на событие. Откликов этих было, на удивление, весьма немало и были они весьма разными – отстоящими, казалось, друг от друга так далеко, как только было возможно. От, грубо говоря, "собаке-собачья смерть" до пресловутого "какой светильник разума угас!" И, однако, при всем этом наличном разнообразии, я вовсе не нашел такого, с которым мог бы мысленно солидаризироваться в полной мере.

В самом деле, ну как мне понять вполне достойного и бывалого человека, которого покойный раздражал
1) своей внешностью и манерой говорить, а также
2) тем, что «видать, ничего, тяжелее ложки в руках никогда не держал».

Можно подумать, что человеку на посту фактического премьер-министра надо быть красивым как М. Касьянов (служивший некогда в роте почетного караула кремлевского полка) и пользоваться авторучками какого-то особого веса, превышающего вес столовой ложки.

Еще труднее понять человека, ставящего Гайдару в вину крах сбережений россиян на изломе  1991-1992 годов – как будто эти рублевые сбережения имели хотя бы теоретический шанс сохраниться в условиях обанкротившейся еще до пришествия Гайдара во власть страны. Возможно, от действий Гайдара отчасти зависело, в какой именно форме эти сбережения растают – благодаря гиперинфляции, кризису наличного обращения, радикальной денежной реформе и т.д. Но в любом случае – это именно что мертвому припарки.

Еще неприятнее такой весьма мощный хор осуждения, сводящийся к тезису: «он обещал нам хорошую жизнь, а мы по сей день в заднице». Подоплека здесь понятна: эти люди почему-то искренне уверены, что жизнь в современном обществе не предполагает активного участия граждан в его судьбе. В лучшем случае – мы сходим на выборы, хотя и это предпочитаем не делать. А в остальном – мы ждем от тех, кто там, далеко вверху, чтобы они создали нам рай. Они просто обязаны это сделать, они обязаны думать не о себе, а о нас, о народе, о стране – при том, что мы-то это делать не обязаны, и имеем полное право думать лишь о своей личной корысти. Мы ведь кто – маленькие, беззащитные, мы просто в силу этого не можем быть ни в чем виноваты и ни за что ответственны.

То есть, ситуация, состоящая в том, что некий лидер дает людям шанс, каковым они могут воспользоваться, а могут – и не воспользоваться, как-то не умещается в голове. И, да, хочется выкрикнуть, провожая этого лидера в историю: ты, гад, зачем ты дал нам искушение свободы, которую мы про…ли? Нам неприятно теперь вспоминать об этом – нам проще думать, что никакого шанса не было, а был обман, заговор, злоупотребления взрослых и хитрых манипуляторов – тогда мы, маленькие и слабые детки, вне критики и вне вины. По этой причине мы не любим вспоминать про август 1991 года, не любим Ельцина и столь же не любим Гайдара.

Не могу я, однако, совпасть в своем восприятии и с теми, кто горюет об уходе в мир иной крупнейшего мыслителя российской современности. На мой взгляд, даже не слишком насыщенный интеллектуальный небосклон нашего отечества имеет и звезды поярче. Тот же В. А. Найшуль ("отец" приватизационного ваучера, предложивший его концепцию и затем разочаровавшийся в ней еще прежде, чем она обрела силу закона) уж всяк, интереснее – а ведь и он не Аристотель.

В самом деле, частый рефрен Гайдара о том, что-де "все оказалось более сложным, поскольку социализм за 70 лет пустил у нас более сильные корни, чем в странах Восточной Европы" вскрывает весьма ограниченное понимание ситуации с крайне коротким временным горизонтом сопоставления.

Мне, вот, кажется, что проблема где-то глубже, и то, что двадцать квартировладельцев моего подъезда не могут уже несколько лет договориться между собой об организации уборки лестницы и парковки во дворе – это и есть корень наших проблем. Как только они договорятся, все волшебным образом в России устаканится – появится ответственное перед народом правительство, снизится радикально коррупция, заработает беспристрастный суд, отремонтируются дороги и т.д. Только вот, как им, бедолагам, договориться – этому Гайдар нас и не научил.

Вообще, похоже, политико-экономическое мировоззрение Гайдара описывалось формулой «бытие определяет сознание». Причем, абсолютно не важно, какое слово здесь – подлежащее, а какое – сказуемое. Важна линейная связь между одним и другим. Что является очень грубой моделью исторической действительности. Вообще, историософская основа, явным образом проступающая в теоретических сочинения Гайдара – это довольно близкие марксизму воззрения второго поколения французской «школы Анналов» – великого Ф. Броделя и его последователей. Данный историографический подход – возникший в середине 20 века – ни то, что бы как-то слишком ущербен на взгляд из сегодняшнего времени, но, как всякая модель, имеет определенные ограничения и  требует правильного применения.

В частности, он, рассматривая общественные изменения как функцию долговременных позитивистских факторов (погоды, природы, производительности труда и пр.), предельно плохо приспособлен для изучения периодов бифуркации – когда высокая неопределенность и высокий удельный вес решений того или иного конкретного человека в короткое время порождает резкие перемены состояния. Следствием такого неправильного выбора исторического инструмента являются убеждения того рода, что, например, стоит добиться определенного уровня ВВП на душу населения, как сами собой явятся политические и прочие свободы. В общем, о том, что у людей есть некоторый субъективный взгляд на вещи и, более того, с этим взглядом можно как-то работать, его модифицируя – это простая истина оказалась Гайдару неведома ни в 1992, ни в 2009 году.

Но, однако, позволю себе сказать, что все это не имеет, да и не имело большого значения.

Как не имеет большого значения персональная оценка Гайдара-человека людьми, лично с ним никогда не соприкасавшимися.

В самом деле, что мы знаем про деятельность этого человека с осени 1991 по декабрь 1992 – когда он по факту возглавлял правительство, в смысле – возглавлял реформы в стране? Большинство высказавшихся представляют его тогдашнюю работу, мягко говоря, смутно. Едва ли и я выгодно от них отличаюсь.

С достоверностью Гайдару может быть поставлено в заслугу, пожалуй, три вещи идеологического плана – либерализация розничных цен, унификация обменного курса и разработка правил массовой приватизации (при том, что сама приватизация в основном совершалась уже после отставки Гайдара). Первая из этих вещей, похоже, была категорическим императивом. Что до второго и третьего – то тут сами решения и их техническое воплощение, в принципе, могут быть объектами критики.

Равно как и прочие действия Гайдара на высоком посту, сводившиеся, схематично говоря, к распределению ресурсов – кому-то дать фонды и средства, кому-то – не дать, ведь, несмотря на объявленные принципы жесткой финансовой политики, стране надо было жить, а промышленности – работать. Чтобы здесь содержательно критиковать Гайдара, надо во-первых быть профи-экономистом. А во-вторых, досконально знать ситуацию тех дней, представить ее в режиме реального времени, причем, всю, а не в какой-то ее части, ибо у любого решения в настоящей жизни правильность всегда относительная. Иногда правильнее не думать о какой-то проблеме, допустив по ней провал и убыток ради того только, чтобы лицо, принимающее решение, могло иметь время думать о другой проблеме, более важной. Или даже просто несколько часов поспать.

Иначе говоря, инвективы по шаблону: "Гайдар – неуч, потому, что он сделал то-то и завод Х разорился" не корректны, поскольку ответственностью Гайдара была не судьба завода Х, а судьба гораздо более крупной и сложной системы.

Выходит, правильность тех решений мы по мере осведомленности можем обсуждать (и даже должны – ибо это урок, который стоит выучить), но вот выносить приговор тем, кто тогда действовал, а не рассуждал – можем лишь в редких случаях. И не только Гайдару, но и его вменяемым оппонентам типа В. Геращенко.

Судить же мы можем о несколько иных вещах. Тогда, осенью 1991 года, стержнем правительства стала группа экономистов, сложившаяся вокруг ныне знаменитых чубайсовских семинаров, т.н. "Змеинки". Важно, что это была, как бы сейчас сказали, общественная, негосударственная, возникшая сама собой по инициативе снизу структура. То есть, в момент революции Ельцин привел к власти не экономистов из Академии наук, не экономистов из правительственных же структур, а вот таких вот общественников.

Похоже, что Гайдар не лукавил, говоря, что в тот момент это была единственная группа, выражавшая готовность взять на себя ответственность за реформы. И то, что эта группа была как бы из вне советской бюрократической системы – это действительно был прорыв.

Типичное обвинение этих людей звучит так: они, эти завлабы, мальчики в розовых штанишках и т.д., совершенно не знали страны, ее хозяйства и пр. Что-то мне подсказывает, что вряд ли кто знал все это ощутимо лучше – хоть бы и тот же госплановский зубр Маслюков. Дело в том, что непрозрачность, намеренная дезинформация о собственном состоянии – это структурирующий принцип жизни советского предприятия. И любой реформатор по определению не может многого о нем знать, равно как и просчитать заранее сколько-нибудь точные последствия своих реформирующих шагов. Это – железное правило реформ, не зависящее от личности реформатора. Мне уже приходилось об этом писать.

Печально же здесь – иное. Уже упомянутый мною Найшуль как-то высказался о гайдаровских реформах в том смысле, что проблемой страны было не отсутствие у людей Гайдара понимания тех или иных моментов, а отсутствие у этой группы достойных оппонентов. То есть, для успеха реформ, по его мнению, таких групп типа гайдаровской должно было иметься с полдюжины минимум – и они должны были спорить между собой, конкурировать, предлагать.

Видимо, так оно и есть, ибо это общая проблема нашей страны – вопиющая бедность институций, когда многие из них имеются в единственном числе и об их качестве, благодаря этому, говорить не приходится. Ибо, качество, мы теперь знаем, появляется лишь там, где царствует конкуренция. Знаем, в определенной степени, и благодаря Егору Тимуровичу Гайдару.