Републикация: первоисточник

– А вот еще, смотрите, смотрите! – Галина Александровна Данилова по очереди раскладывает передо мной приданое из «бабушкиного сундука» – три огромных полиэтиленовых пакета, притащенные откуда-то с антресолей. Домотканые полотенца конца XIX века с кружевной отделкой, нижние юбки, сарафаны слой за слоем ложатся на спинку дивана – все грубое, тяжелое, сероватого цвета, иногда с толстой красной вышивкой, даже не представить, как это можно было носить. Ни один узор не повторяется! Я чувствую себя как в настоящем музее, где я один-единственный посетитель.

Потом вдруг откуда-то возникает толстенная папка, обыкновенный скоросшиватель с файлами А4, – файлов там больше ста: таблицы, схемы, даты, фотографии, вырезки из газет… Это подробнейшая родословная (с 1678 года!) Галины Александровны. Я спрашиваю: а дети-внуки-то знают? Нет, говорит, сейчас им не до того, но пусть лежит.

Чтобы собрать все эти документы, приходилось ездить в архив, в «Город» – так жители Пинеги называют Архангельск. «Уехали в Город» – это обычно про детей, перебравшихся в Архангельск насовсем. До распада Советского Союза населенные пункты Архангельской области связывала местная авиация, за пару рублей слетать за морошкой тогда было обычным делом, сейчас от тех аэропортов остались разве что топонимы. В конце 2000-х была закончена прокладка трассы Архангельск – Мезень, на деле обычная грунтовка, которая становится непроезжей в весеннее половодье.

Общественного транспорта не существует в принципе: ни автобусов, ни остановок, ни тем более расписания. Всем заправляют частные перевозчики, и место в маршрутке из Архангельска в Пинегу и обратно надо бронировать по номерам мобильников, известным только местным жителям.

Галину Александровну в Пинеге знают все, да и немудрено: в когда-то богатом купеческом северном городе сейчас осталось всего-то около двух тысяч жителей, к тому же Галина Александровна всю жизнь проработала в единственной городской школе, сначала учителем, а потом, уже на пенсии, библиотекарем. Маленькая, щуплая, она собрала множество материалов и экспонатов для пинежского краеведческого музея и даже умудрилась притащить из Красного Бора выпиленную часть стены лагерного деревянного барака с зарешеченным окошком!

С детства Галина Александровна слышала «Кулойлаг, Кулойлаг» и воспринимала его на слух точно так же, как и все: обычное название местности в паре десятков километров от Пинеги. И только в конце 80-х до нее по-настоящему дошел страшный смысл этого слова. Ее девиз – «Встань и иди, иди и сделай!». И Галина Александровна стала собирать информацию о Кулойлаге: разговаривала с очевидцами и с их родственниками, в том числе и с бывшими сидельцами, и с бывшими охранниками, записывала все в полевые дневники (она показывала мне сохранившиеся до сих пор пухлые растрепанные школьные тетрадки с выгоревшими обложками и многочисленными вклеенными листами), облазила леса, где на тот момент еще сохранялись лагерные постройки: бараки, вышки, заборы, тюрьмы, бани, кухни. Сейчас жалеет, что не догадывалась тогда брать с собой «Смену», и поэтому вместо фотографий ее книжки большей частью проиллюстрированы рисунками и схемами. Зато карты – ее стихия: по специальности Галина Александровна учитель биологии и географии. Ловко извлекает она из тумбочки и прямо на полу разворачивает рулоны кальки, на которую нанесены реки, названия деревень и места расположения лагпунктов Кулойлага.

Компьютер и сканер Галина Александровна купила в Городе в 2006 году перед окончательным выходом на пенсию, с последних отпускных, а в 2008 году была издана ее первая книга под названием «Пинега» – с картами, рисунками и рассказами очевидцев о Кулойлаге вперемешку с краеведческой информацией и описанием природных ресурсов Пинежья. Последняя, третья книга, «Страницы истории советского периода. ГУЛАГ. Пинега», вышла в 2014 году и уже целиком посвящена истории Кулойлага и Пинеги во время сталинских репрессий.

Я спросила, откуда у нее взялась эта страсть – вытащить все, что возможно, из прошлого, в буквальном смысле взять на карандаш и разложить по полочкам. Галина Александровна смеется: «Наверное, от отца передалось». Отца она совсем не знала, он рано погиб на фронте, но до войны прилежно работал в каком-то статистическом ведомстве. Сохранился большой портрет отца в военной форме, который каждое 9 мая на акции Бессмертного полка Галина Александровна гордо проносит через весь город. Правда, квартиру семья героя-фронтовика так и не получила. Что-то тогда не сложилось то ли с законами, то ли с квадратными метрами.

Галина Александровна до сих пор так и живет на втором этаже в деревянном «доме барачного типа», а попросту говоря, в бараке, без водопровода, канализации, с печным отоплением, с дощатыми крашеными полами. Дверь запирается на длинную палку, которую просто приставляют снаружи под углом: значит, никого нет. Дом для детей в 90-е годы ей пришлось строить самой, говорит, как-то почувствовала, что пора, – взяла да и построила. Зато сейчас в нем живут дети и внуки, есть и баня, и огород, на который Галина Александровна в свои 76 лет бегает дважды в день: работы в огороде много, а сын и невестка за всем не поспевают. Оба работают в Пинежском заповеднике, сын – лесничим, невестка – бухгалтером.

Даже не верится, что эта маленькая женщина не только смогла опубликовать три книги о Пинеге (Галина Александровна рассказывала, что ела через день, чтобы скопить деньги для их издания), но еще и убедила городскую администрацию поставить на центральной площади Пинеги памятник жертвам политических репрессий. Ведь у них нет могил, и очень нужно такое место в городе, куда люди могли бы прийти и вспомнить безвестно погибших. Галина Александровна нашла место для памятника, вложила первую тысячу рублей "народных денег", а потом жители Пинеги несли и несли еще, написала заявку на грант, обсудила с пинежанами проект памятника, договорилась с мастерами-камнерезами, достала саженцы кедров и еще долгое время, пока были силы, ухаживала за крошечным садиком, разбитым рядом с мемориалом.

Собственно, отправилась я в Пинегу именно из-за ее книжек. Попросила мемориальцев связать меня с ней – честно говоря, думала, просто зайду в гости, поговорим немного, и на этом наше общение закончится. Но не тут-то было! За пару недель до поездки Галина Александровна объяснила мне, как проехать из аэропорта Архангельска к автовокзалу, продиктовала телефоны частных перевозчиков, рассказала, где лучше остановиться, дала контакты гостиниц, назвала достопримечательности, которые обязательно надо посмотреть, уже после моего приезда остановила наш «экскурсионный автобус» (вообще-то, обыкновенную «буханку») посреди дороги на реку Сотку и вручила мне резиновые сапоги, без которых я и правда вряд ли бы обошлась, – в общем, я поняла, что такого ответственного организатора моего пребывания в Пинеге надо поискать.

Когда мы еще только созванивались, Галина Александровна рассказала, что сейчас у нее гостят две польки, которые приехали в Пинегу, чтобы поклониться могилам родственников, сосланных в Пинегу и погибших здесь. Как я потом поняла, это постоянное паломничество в том числе и ее рук дело: чем больше информации появляется, тем больше самых разных людей оказываются связанными между собой и с этими местами.

...Мы едем в деревню Кулой на берегу одноименной речки, давшей название Кулойлагу. За рулем Алексей, рядом его мать Люся – неразлучные пинежские рыбаки и грибники. В поисках первых грибов мы даже делаем крюк километров на пять в сторону ненецкого зимнего стойбища, но увы, для грибов еще рано. Деревня Кулой поражает своими размерами и огромными двухэтажными деревянными избами в пять окон на каждом этаже плюс не меньшей хозяйственной частью, пристроенной позади жилой. Избы практически все пустуют, а зачастую и разваливаются. Деревенская церковь в руинах, людей вообще не видно. Классическая мертвая русская деревня.

Эстонская дорога получила название от поселка эстонских трудармейцев, отправленных сюда на лесоповал после включения Эстонии в 1940 году в состав СССР. Она идет вдоль тракта Архангельск – Мезень, ее почти не видно, настолько она заросла. Всего метров двести от дороги – и прямо посреди леса видны остатки бараков эстонского поселка. Комары жрут нещадно, грибы искать бесполезно, но Мама Люся и ее сын упорно следуют за нами, слушают пояснения Галины Александровны, а быстроногий Алексей находит недалеко от реки остатки сооружения, служившего, по всей видимости, баней или кухней. Рядом с барачными стенам сооружена новенькая охотничья избушка, а на бревнах 75-летней давности сделана разметка, чтобы их потом удобнее было распиливать.

Полы бараков наполовину развалились, все заросло мхом, и только приглядевшись, можно увидеть покосившиеся стояки для двухъярусных нар. Ни знаков, ни ограждений. Дома-призраки посреди леса, о которых даже заядлые грибники ничего не знают.

Ближе к вечеру мы приезжаем в Кучин Нос – один из многочисленных лагпунктов Кулойлага. У старой дороги поклонный крест, давно поставленный местным священником, на нем надпись: «Жертвам сталинских репрессий в лагере Кучин Нос Кулойлага, 1937–1943». На кресте икона, пластиковая бутылка для монеток и множество георгиевских ленточек. Мое предложение снять ленточки по причине  некоторого несоответствия энтузиазма не вызывает. «Люди же это искренне…» Оставляем как есть и садимся подкрепиться копченым лещом Мамы Люси и домашним квасом Галины Александровны.

В двадцати метрах от креста видны следы бараков, мало чем отличающиеся от руин эстонского поселка. Но разрушены они еще больше, и из-под земли видно только несколько бревен – остатки стен. Все заросло густым мхом, я впервые вижу буквальное воплощение выражения «поглотила земля».

И опять никаких знаков и ограждений. Чтобы восстановить или хотя бы законсервировать следы Кулойлага, неизвестно, сколько средств и сил понадобится, да и желающие вряд ли найдутся. Может, и бог с ним, пускай уходят в землю? Сколько сотен тысяч таких бараков по всей нашей стране, если их все консервировать…

Тем временем Алексей находит неплохо сохранившуюся в глубокой яме бревенчатую кладку – возможно, там был карцер. Галина Александровна этой ямы раньше не видела. Мы долго ищем столбы, оставшиеся от когда-то сплошного высоченного забора вокруг лагеря. С трудом находим один покосившийся, очевидно, и он скоро упадет и утонет во мху.

На тракте недалеко от поклонного креста дорожные строители поставили свой памятник жертвам репрессий: водрузили друг на друга несколько огромных плоских валунов из песчаника. На нижнем камне вытесан рельеф лица, возможно, это воин в каске. Мама Люся, Алексей и Галина Александровна разглядывают рукотворный памятник: Табличку бы сюда сделать…

Последняя наша точка – шлюз Сотка на канале Кулой – Пинега, построенном заключенными в 1928 году для соединения бассейнов Белого и Баренцева морей. Туда машине не проехать, и мы вчетвером идем сквозь лес километра два до канала, нещадно отбиваясь от комаров. Алексей, убежавший вперед, заботливо выкладывает из березовых веток стрелку, чтобы мы не сбились с дороги. Бревенчатый шлюз разрушен почти полностью, ворота прочно прижаты к берегам канала, который за последние годы обмелел и пригоден разве что для байдарочников.

По пути нам попадается развороченный медведем муравейник, видны свежие медвежьи следы, кучка помета и несколько пригнутых им к земле молодых деревьев...

Но тут уже участники нашей «экспедиции» все чаще стали поглядывать на часы: в шесть по телевизору будет Малахов с программой про Фриске и Шепелева, обязательно надо успеть.

В последний перед отъездом день мы с Галиной Александровной зашли в гости к Софье Оттовне Подгайной, в девичестве Гандверг. Не самое обычное имя для Пинеги, где до революции лесозаводом и пароходством владели братья Володины – собственно, нынешний краеведческий музей и расположен в доме одного из них.

В пятилетнем возрасте Софья Гандверг оказалась в Пинеге вместе с матерью, в 1938 году их выслали из Ленинграда как членов семьи «врага народа». Отца Софьи Оттовны, фрезеровщика завода «Электроаппарат», арестовали и вскоре расстреляли в конце 1937 года. А тогда, в начале 1938 года, НКВД-шники сказали его жене Хильде, что они с дочерью якобы едут к отцу, и Хильда, взяв с собой маленькую дочь и две пары горных лыж, отправилась в Пинегу. Приехав на место, они с грехом пополам устроились, на многочисленные запросы о муже ответов не было, вещи для продажи закончились, и Хильда начала работать в пинежском магазине, а маленькая Соня сидела под прилавком и переводила, потому что мама поначалу почти не знала русского. Потом Соня окончила педучилище в Архангельске, работала в Пинеге пионервожатой, учителем, пела в народном хоре. Дети-внуки уехали в Город, иногда навещают ненадолго, а так – живет Софья Оттовна одна, ходит с трудом, но взгляд, несмотря на 85 лет, такой озорной и задорный, что позавидуешь.

Я спросила, получает ли она хоть что-нибудь от государства за мытарства, которые им с мамой пришлось вынести. Софья Оттовна порылась в пенсионных бумажках, нашла там строчку про 700 рублей надбавки. «Если бы я по каждому поводу переживала, я бы до этих лет не дожила!» – смеется Софья Оттовна в ответ на мой вопрос: «И это все?!» Провожает она гостей, громко распевая нам вслед частушки, я бы сказала, несколько пограничного содержания.

Я несколько раз спрашивала Галину Александровну, не мешал ли кто-нибудь ее работе, не удивлялся ли, зачем ей это надо. Она даже не сразу поняла вопрос: как это, ведь это же история Пинеги, я краевед! Ни сотрудники музея, ни пинежская администрация, ни архангельское издательство, ни тем более сами пинежане – никто и не думал ее останавливать. Жители Пинеги ее уважают, здороваются на улице, первую ее книжку так вообще в несколько дней расхватали. Помогать – да, вот с этим не всегда все было гладко, но мешать Галине Александровне никому даже в голову не приходило. Ну хоть в Пинеге этих проблем нет, и слава богу.

Вернувшись в Питер, я разыскала Отто Гандверга в базе репрессированных на сайте «Мемориала» и стала заявителем на размещение таблички «Последнего адреса» на доме по адресу улица Детская, дом 3, откуда в 1937 году его забрали. На очереди – ознакомление с делом Отто Гандверга в архиве ФСБ. У меня перед глазами стоит лицо Софьи Оттовны, которая весело, с шутками и прибаутками рассказывает об ужасных событиях, участником которых она стала, так, будто все это само собой разумеющееся. И думаю о том, что у меня в руках оказался конец ниточки, тянуть который теперь должна я.

Как же это удивительно, когда человек вдруг, ни с того ни с сего, «встает и идет, идет и делает». Спала себе Пинега и спала, перебиваясь от существования к прозябанию, возделывая свои огороды, обыскивая окрестные леса в поисках грибов и перегораживая реки и речушки рыболовными сетями. И тут появляется человек, который в одиночку ворошит почти уже полностью утопшую во мху историю, поднимает из небытия, казалось бы, разорвавшиеся связи, и люди сами начинают ставить поклонные кресты и памятники. Теперь и у них есть своя История. И в богом забытую Пинегу едут по тракту Архангельск – Мезень на частных извозчиках люди из России, Германии, Польши, Италии, чтобы поклониться замученным и умершим на этой земле. Без Галины Александровны не было бы у Пинеги ни трагических «Страниц истории советского периода», ни всех этих переплетенных друг с другом ниточек, которые, собственно, и есть жизнь.