01.01.2014 | 00.00
Общественные новости Северо-Запада

Персональные инструменты

Наука

К истории расстрела в Савватьевском скиту

Вы здесь: Главная / Наука / Исследования / К истории расстрела в Савватьевском скиту

К истории расстрела в Савватьевском скиту

Автор: К.Н.Морозов, А.Ю.Морозова, Т.А.Семенова — Дата создания: 11.08.2013 — Последние изменение: 11.08.2013
Статья исследователей истории сопротивления социалистов и анархистов в советской России посвящена 90-летию создания Соловецкого лагеря особого назначения в 1923 году и расстрела заключенных Савватьевского политскита 19 декабря 1923 года.

В этом году исполняется 90 лет со дня создания Соловецкого лагеря особого назначения и знаменитого расстрела политзаключенных Савватьевского политскита на Соловках. Расстрел получил широкий мировой резонанс и стал провозвестником грядущего «большого террора».

Соловецкий лагерь принудительных работ особого назначения (СЛОН) был создан Постановлением Совнаркома от 13 октября 1923 года на основе Северных лагерей принудительных работ (Пертоминска, Холмогор и Архангельска) ГПУ и ГУПР НКВД РСФСР. Согласно проекту постановления ВЦИК, подготовленному ОГПУ в июне 1923 г., в лагере предполагалось разместить 8 тыс. чел. «Положение о Соловецких лагерях Особого назначения ОГПУ» было утверждено Коллегией ОГПУ 3 марта 1924 г.

Однако социалисты, переведенные из Архангельска, Холмогор и Пертоминска, начали появляться на Соловецких островах с 1922 года, когда там было открыто отделение Пертоминского концлагеря.

Меньшевистский «Социалистический вестник» писал о лагере: «Соловецкий монастырь, Соловки, пустынные кельи, отрезанные 8 мес. в году от материка, – вот последнее слово коммунистического зверства. Хроника говорит об ужасах этой новой каторги, где добивают пленных социалистов, об ужасах этапа и ссылки, издевательствах, беспрерывных и безнадежных голодовках, актах отчаянных, решившихся на смерть... Никто не знает обо всем этом. Ни строчки в казенных газетах. Палач работает во мраке. Московские тюрьмы торжественно разгружаются, всю уголовную мелкую сошку ласково выпускают... Это спешно готовят камеры для новых узников-социалистов. И транспорт за транспортом увозит из Москвы и др. городов сотни людей, одним росчерком пера бросаемых в места голода и смерти» (Социалистический Вестник. 1923. № 17/18. С. 1).

В Кремле на Большом Соловецком острове разместилось управление лагеря. В Кремле же содержались заключенные уголовники. «Всех политических: с.-д., с.-р. и анархистов держат отдельно, изолированно, в глубине острова, в быв. скитах. Там создано для них за колючей проволокой заключение, т. н. “политрежим”» (Олицкая Е. Мои воспоминания. Т. 1, 2. Франкфурт-на-Майне. Посев. 1971). 

Перед отъездом из Пертоминска было обещано, что у заключенных будет кусочек озера, лес и просторное помещение в Савватьевском скиту. Но лес был от них отрезан, остался кусок двора с парой десятков берез и кусочек озера. Восстановили организованную еще в Пертоминске общеобразовательную школу, начали заниматься, купаться, ловить рыбу, кататься на лодке и пр. Такая идиллия тянулась очень не долго (Социалистический Вестник. 1924. № 5. С. 10–13). 

Заключенным был выделен 1 га земли; выход за его пределы воспрещен, и страже отдан приказ стрелять в нарушителей без предупреждения. Началась блокада приходящей и уходящей почты. Прибывали новые партии заключенных, за несколько месяцев их количество увеличилось почти вдвое. Из-за переполненности Савватьевского скита партию с.-р. из Сибири и с.-д. (ок. 35 чел.) оставили временно в Кремле и применили к ним полутюремный режим. Затем им предложили ехать в Муксолмский скит, стараясь не объединять их с заключенными Савватьевского. После отказа выезжать на другой остров «22 авг. их связали и отвезли в Муксолмский скит. Не обошлось без рукоприкладства, ссадин, синяков. Покончили с собой Сандомир и Аронсон» (Социалистический Вестник. 1924. № 5. С. 10–13). Эти заключенные только что перенесли в Архангельске голодовку. Начальник управления лагерями сказал политстаросте: «Голодовками вы ничего не добьетесь, <...> кончайте самоубийством» (Там же. 1923. № 17/18. С. 15–16).

По сообщению «Социалистического вестника» осенью 1923 года, «…переведенные из Пертоминска 175 социалистов поселены в скиту Саватеево. В их распоряжение предоставлен дом, рассчитанный максимально на 80 чел. <…> в Соловках есть люди, сидящие уже по 3–3,5 г., на нервной системе которых до чрезвычайности отражается пребывание в общей камере. Больница находится в главной части острова, у пристани. Навещать больных разрешается лишь в том случае, если по заключению врача больной накануне смерти. От больницы пришлось отказаться, и больные остаются в общих камерах. Почты нет. Письма идут только до Архангельска. Адресованные на управление лагерей заключенным не доставляются. Продолжительность и количество свиданий зависит от произвола администрации. Приезжающие помещаются в дом, откуда им не разрешается выходить под угрозой стрельбы, к ним приставляется стража. До и после свидания их обыскивают. Доставленные в больницу из Савватьевского скита провели там лишь несколько дней, встретив вместо лечения и ухода сплошное злорадство и издевательство» (Там же).

По сведениям на 15 декабря 1923 г., в Савватьевом скиту сидело 63 с.-р. (из них убиты 19 дек. 6 чел.), 12 левых с.-р., 53 с.-д. и 32 анархиста; в Муксолмском скиту – 38 с.-р. и 26 с.-д., в Кремле (12 верст от Савватия) – 21 с.-д., 4 левых с.-р. и 2 анархиста. Всего – 252 политзаключенных (за вычетом убитых) (Социалистический Вестник. 1924. № 9. С. 14).

Ходатайства заключенных о переводе на материк отклонялись, в условиях наступающей северной зимы отсутствовали теплая одежда и обувь, нормальное освещение. Постепенное ужесточение режима закончилось столкновением заключенных и администрации 19 декабря 1923 года.

За три дня до этой даты старосты политзаключенных были извещены, что из Москвы пришло распоряжение о сокращении времени подачи электричества и времени свободного передвижения (с 9.00 до 18.00) по оцепленной по периметру колючей проволокой территории вокруг двух корпусов, где заключенные жили в условиях полной автономии и на началах самоуправления (под охраной часовых на вышках). Старостат отказался принять новые правила, расценив их как первый шаг к установлению в лагере норм тюремного режима. Полная оторванность острова от внешнего мира зимой делала ненужной даже содержание за колючей проволокой, о чем местная администрация неоднократно докладывала в Москву, ходатайствуя о разрешении свободного передвижения политзаключенных по острову зимой. Бессмысленность  и политическая подоплека ужесточения режима была очевидной для всех. По приказу начальника Управления Северных лагерей особого назначения ГПУ А.П.Ногтева была составлена и прислана из Кремля специальная команда, куда вошли преимущественно надзиратели из проштрафившихся чекистов. Сам Ногтев был известен тем, что во время одной из голодовок эсеров, привезенных из Сибири, сказал им: «Вам давно пора понять, что мы — победители, а вы – побежденные. Мы совсем не собираемся устраивать так, чтобы вам было хорошо, и нам нет дела до вашего недовольства. По-моему, вам гораздо проще сразу повеситься, до такой степени это безнадежно». Появившись в Савватьеве днем, Ногтев вскоре уехал, оставив записку старостам, из которой следовало, что следует объявить на поверке, что прогулка впредь будет завершаться в шесть часов вечера. Так как поверка производилась в 8 вечера, старосты решили, что к текущему дню это не имеет отношения. Мирное решение конфликта было блокировано властями: комендант отдал приказ помешать прогулке еще до шести часов. Характерно и то, что в этот вечер не отбивали на колокольне часы, как это делали обыкновенно, а старосту эсеров члена ЦК ПСР А.А.Иваницкого-Василенко не пустили к коменданту для переговоров.

Первые выстрелы были сделаны еще до наступления намеченного времени, и они были произведены часовыми с вышек в воздух. На выстрелы вышли эсеры, левые эсеры и анархисты (меньшевиков не пустил их староста член ЦК РСДРП Б.О.Богданов), которые заполнили обычные места прогулки. Карательная команда оцепила лагерь с трех сторон (в том числе, и со стороны озера) и после приказов зайти в корпуса не стала теснить заключенных шеренгой, а вопреки ожиданиям заключенных (среди которых были и боевые офицеры), открыла огонь. После первых выстрелов были убиты и ранены три эсера и один анархист. Часть политзаключенных легла, но стрельба продолжалась и по лежащим. После того, как понесли раненых, цепь двинулась на заключенных, ей навстречу направилась группа пытавшихся остановить солдат заключенных во главе с эсером Г.Т.Качоровским. По ним открыли стрельбу в упор. Было убито пять социалистов-революционеров: трое мужчин — Качоровский, Г.А.Билима-Постернаков, М.М.Горелик и две женщины: Е.И.Котова (жена Качоровского) и Н.А.Бауэр – все они были т.н. «солидарниками», т.е. теми, кто летом 1922 г. выразил свою солидарность с подсудимыми по процессу над с.-р., за что и были преданы Ревтрибуналу и отправлены на Соловки. Позже умер еще один эсер – В.И.Попов. Были ранены эсер Г.Э.Шик и анархист Л.Я.Лебедев.

Качоровский Георгий Трифонович (ок. 1897–1923). Сын чиновника. В ПСР с 1913. Студент Харьковского университета; сотрудник харьковской газеты «Утро» (1913–1916). В 1916 призван на военную службу. Окончил Одесскую школу прапорщиков. Служил младшим офицером в 241 запасном полку в Кузнецке Саратовской губернии и в Пензе. После Февральской революции председатель Евлашевского гарнизонного совета в Кузнецком уезде, член уездного исполкома Кузнецка Саратовской губернии, гарнизонного совета в Пензе, сотрудник газет «Известия» – периодических органов СРиСД Кузнецка и Пензы. В июне 1917 пошел добровольцем на фронт. До октябрьского переворота 1917 член армейского комитета 8-й армии и Исполкома Могилево-Подольского СРиСД, сотрудник «Известий» 8-й армии; прапорщик 617-го Делатынского полка. После демобилизации в начале 1918 до августа 1918 редактор органа харьковской губернской организации «Голос народа». В августе 1918 арестован германскими оккупационными властями. Освобожден в декабре 1918. До января 1919 редактировал газету «Волна». В январе 1919 уехал в Киев, где вошел Украинский трудовой конгресс при правительстве С. Петлюры и Винниченко. После прихода советских войск переехал в Тамбов. В марте 1919 мобилизован в Красную армию и направлен в распоряжение штаба 13 армии; прикомандирован к управлению Инспекции пехоты делопроизводителем и затем начальником канцелярии. С мая 1920 сотрудник для поручений, с июля помощник начальника инспекторского отделения при Штабе Юго-Западного фронта. В январе 1921 причислен к штабу Киевского военного округа. В феврале откомандирован как «неблагонадежный элемент» – член ПСР в распоряжение штаба Московского военного округа. Арестован 03.03.1921 во время засады на квартире помощника секретаря ЦК ПСР М.Л.Свирской, содержался в Бутырской тюрьме. 24 февраля 1922 Президиумом ГПУ был включен в список эсеров, которым в связи с организацией процесса по делу ПСР было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности. На процесс с.-р.1922г. выведен не был.

Билима-Постернаков Гавриил Андреевич (1897–1923). Сын учителя. Учился на историко-филологическом факультете Петроградского университета (1914–1917). Слушатель Института народного хозяйства в Москве (1921). Работал в кооперации и занимался преподавательской деятельностью. В ПСР с 1916. После Февральской революции 1917 входил в Петроградский СРиСД; работал в Бюро печати Министерства земледелия Временного правительства. В октябре 1917 – секретарь Тверского губернского земельного комитета. Инструктор Тверского (октябрь 1917 – сентябрь 1918) и Тульского (сентябрь 1918 – сентябрь 1920) посреднического товарищества кооперативов; инструктор по кооперации (сентябрь 1918 – сентябрь 1920) и заведующий бухгалтерско-статистической частью Тульского совнархоза (сентябрь 1918 – апрель 1921). С апреля 1921 в Москве – секретарь Белорусского университета. 26 апреля 1921 арестован, помещен в Бутырскую тюрьму. Освобожден. Арестован СО ВЧК 05.09.1921 на основании агентурных сведений, что он является членом Центрального организационного бюро ПСР. Помещен в Ярославский политизолятор. На допросе отказался от дачи показаний. В декабре 1921 содержался в Бутырской тюрьме. 24 февраля 1922 Президиумом ГПУ был включен в список эсеров, которым в связи с организацией процесса по делу ПСР было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности. 17 мая 1922 приговорен к 2 годам ссылки в Яренск Вологодской губ. 19 мая 1922 – в Ярославской тюрьме. 3 октября 1922 объявил голодовку. В декабре 1922 – в Бутырской тюрьме. В марте 1923 – в Ярославском политизоляторе. 23 февраля 1923 приговорен к заключению в СЛОН.

Бауэр Наталья Арнольдовна (1892–1923). Член ПСР. Арестована 23 марта 1921 в Москве. Помещена в Бутырскую тюрьму. 24 февраля 1922 Президиумом ГПУ была включена в список эсеров, которым в связи с организацией процесса по делу ПСР было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности, но на процесс выведена не была. По данным ГПУ на 1 апреля 1922 содержалась во внутренней тюрьме, затем – в Ярославском политизоляторе. 2 октября 1922 подверглась избиению в тюрьме; 3 октября объявила голодовку. В ноябре 1922 – в Бутырской тюрьме. 23 марта 1923 прибыла в Соловки со сроком 3 года. (Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь-август 1922 г.): Подготовка. Проведение. Итоги. Сборник документов. Сост. С.А. Красильников, К.Н. Морозов, И.В. Чубыкин. М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2002. - 1007 с. (Серия "Архивы Кремля")

Попов Всеволод Иванович (1896 -  4.01.24). Член ПСР. В августе 1919 провел городскую конференцию ПСР в Воронеже, участники которой поддержали решение ЦК ПСР об отказе от вооруженной борьбы с большевиками. Арестован 30.05.1920. В 1921 содержался в московской Бутырской тюрьме. Осужден Президиумом ВЧК 02.02.1922 по обвинению в антисоветской агитации. Принято решение: из-под стражи освободить со взятием на учет ГубЧК. 27.08.22 арестован в Воронеже и препровожден в Бутырки, 28.10.22 получил приговор 2 года  к/л, в 1923 отправлен на Соловки.

Котова Елизавета Ивановна (1900 – 19.12.1923). Член ПСР. В начале лета 1922 находилась в московской Бутырской тюрьме в числе и с группой  т.н. солидарников – эсеров, заявила о своей солидарности с подсудимыми процесса с.-р. 1922 г. и потребовавших вывести их на процесс. 22.09.22 избита в Ярославской тюрьме во время подавления акции протеста политзаключенных. 25.11.22 получила приговор – 2 года заключения на Соловках.

Горелик Меер Моисеевич (1897 - 19.12.1923). Член ПСР, арестован 7.09.1922 в Москве. В декабре 1922 приговорен к 3 годам заключения в Архангельском концлагере, отправлен в Пертоминский лагерь. В сентябре 1923 переведен в Соловецкий лагерь. На 15 декабря 1923 числился в списках заключенных Савватиевского скита.

По свидетельствам заключенных, красноармейцы в основном стреляли в воздух, иначе погибших было бы во много раз больше. Прицельно разрывными пулями из английских карабинов стреляли надзиратели из бывших чекистов. Характерно, что помощником коменданта Савватьевского скита был чекист А.И.Рощин, попавший на Соловки за то, что перед этим в пьяном виде угнал автомобиль у иностранного посла.

Вот как описывал в «Социалистическом Вестнике» похороны погибших меньшевик Борис Сапир, бежавший из ссылки за границу в 1926 г.: «Есть опасение, что администрация попытается отнять у коллектива трупы. Организуются непрерывные дежурства, охраняющие все входы в корпуса, мертвецкую. В мертвецкой еще угрюмее и пустыннее, чем в других углах корпуса. В большой комнате пять тел. На тюремных топчанах, накрытых окровавленными простынями, они лежат рядом один подле другого. Лица не покрыты. Еще не успели измениться. Сохранили выражение ощущений последних минут жизни. Спокойно будто спит Лиза Котова. Она легче других умерла. Такие, как и всегда, лица Билимы и Н.А.Бауэр. Измученное, подернувшееся желтизной, словно из воска, лицо М.М.Горелика. Редкая бородка, обрамляющая его, кажется приставленной. Ужасное выражение лица у Г.Т.Кочаровского. Пули не пощадили его. Он был на прогулке вместе с женой, убитой рядом с ним Е.И.Котовой. Когда раздались выстрелы, Кочаровский пытался защитить собой жену и шедшую с той еще одну заключенную. Пули сорвали четыре пальца с руки, ранили в живот, пробили спинной хребет. Не приходя в сознание, он дико кричал и стонал от боли. И теперь его лицо отражает эти мучения…

[…] Хоронить разрешили вне тюремной проволоки без речей, как настаивало Управление лагерей. […] Выбрали место за проволокой и приступили к рытью братской могилы. Трудная это была работа. Почти двое суток, непрерывно сменяясь, группами долбили промерзшую землю, доставали камни, в таком изобилии покрывающие и залегающие в соловецкой почве. […] Полукруглая церковь. По стенам изображения святых. Узкие окна покрыты решетками. С них видны стоящие внизу на козлах гробы. Стоят они в том же порядке, в каком убитые были между собой связаны в жизни. […] Утро похорон. Лица убитых открыты. Гробы украшены зеленью – венки из зеленых елей, букеты из еловых веток. У стен знамена всех фракций скита – три красных, одно черное – анархистское… Знамена сшиты из случайных лоскутьев, бывших под рукой. Ленты с именами мертвых. Тяжелая сцена прощания… Длиной чередой проходят товарищи мимо изголовья гробов. Вряд ли была более тяжелая минута, чем эта… Индивидуальное прощание кончилось. Голоса всех сливаются в последнем общем прощании: «Вы жертвою пали борьбы роковой, любви беззаветной к народу». Эти звуки и слова, которыми окрашено все протяжение русского революционного движения, они имею право огласить древнейший скит Соловецкого монастыря. […]

Неподалеку от Савватьевского скита холм, с которого виден тюремный корпус. Вблизи лес. На холме высится насыпь, убранная дерном. Целое лето 1924 г. убирали заключенные могилу, как бы предвидя, что они ее покинут. Насыпь окружена оградой из стволов молодых белых березок и набросанных грудой камней. На насыпи, под которой находится братская могила, лежит большая серая каменная глыба. С одной стороны на ней высечены имена шести убитых. С другой – одна единственная, но обо всем говорящая надпись: 19-ОЕ ДЕКАБРЯ».

Позже администрация лагеря уничтожила этот своеобразный мемориальный комплекс. По свидетельству Юрия Бродского, посвятившего Соловкам десятилетия своей жизни, могильный камень в силу его размеров не стали никуда транспортировать, а вырыли позади него глубокую яму и столкнули в нее. В буквальном смысле слова мемориал был стерт с лица земли, и это понятно, ведь для инициаторов и исполнителей этого расстрела любая память о нем была преступлением.

5 января 1924 г. Политбюро ЦК ВКП(б) постановило «предложить ЦИК СССР назначить комиссию для расследования происшествия в Соловецком монастыре в составе т.т.: члена Президиума ЦИК тов. Смирнова, члена Президиума ЦКК тов. Коростелева и тов. Катаняна» и «поручить тов. Дзержинскому дать заметку о происшествии в хронику».

Политзаключенные требовали включения в  состав комиссии представителей Помощи Политзаключенным и Амстердамского объединения профсоюзов «в целях беспристрастного расследования и осведомления всех революционно-социалистических организаций Запада». После того, как следственная комиссия «не сочла возможным обсуждать по существу это домогательство политзаключенных», последние сочли невозможным давать показания комиссии, составленной из представителей лишь одной стороны, и выводы комиссии базировались на свидетельских показаниях красноармейцев и команды надзора, показаниях представителей руководства лагеря и «письменных заявлениях, поданных в администрацию Соловецких лагерей представителями политзаключенных».

Как и следовало ожидать в такой ситуации, комиссия пришла к следующим выводам: «не установлено и то обстоятельство, что старостат в целом или отдельные его представители якобы делали попытку проникнуть к администрации, но что они допущены не были.

Все это, а особенности уклонение заключенных от присылки своих представителей в следственную Комиссию для дачи показаний, дает основание следственной Комиссии не доверять утверждениям старостата о якобы подготовлявшемся расстреле.

Переходя к вопросу об уголовной ответственности, Следственная Комиссия приходит к заключению, что в действиях администрации северных лагерей не усматривается состава преступления». По мнению членов комиссии, все данные свидетельствуют о том, что была дана команда стрелять в воздух, для устрашения, и лишь некоторые красноармейцы не подчинились ей и вели огонь на поражение (причем, выяснить, кто именно не подчинился, не представляется возможным). Неподчинение же команде объясняется неприязненным отношением красноармейцев к охраняемым ими политзаключенным, которые, по их мнению, находились в гораздо более благоприятных материальных условиях и имели больше возможностей для досуга и нравственного и умственного развития. Тот факт, что политзаключенные находились на Соловках отнюдь не по доброй воле и жизнь их проходила в окружении часовых на вышках, разумеется, в расчет не принимался.

Комиссией также были использованы выдержки из писем политзаключенных, в которых они описывали свою жизнь в радужных красках. Объяснялось это, конечно, не тем, что жизнь в политскиту была так уж хороша и привольна, как можно было подумать, прочитав эти письма, а тем, что писавшие их понимали, что, во-первых, письма с правдивым описанием условий их содержания не будут пропущены лагерной администрацией, а, во-вторых, старались не расстраивать своих родственников, и без того переживавших за них и по полгода не имеющих возможности получать от них весточки.

После зимы 1923/24 из-за недостаточного и однообразного питания, скученности, спертого воздуха в помещениях 45% заключенных болели туберкулезом и цингой. Свидания, возобновленные с началом навигации, разрешались на 4 ч. в тюремной обстановке; жить с заключенными запрещалось, ездить на свидания приходилось за 12 верст – после мытарств с получением разрешения, поездкой, неоднократными обысками и недельного ожидания (Социалистический Вестник. 1924. № 14. С. 14). Началось заселение Анзерского о-ва, в Голгофо-Распятском скиту было помещено 40 с.-д. и 10 с.-р., присланных в лагерь после ссылки. На Анзере оторванность социалистов была еще большая, чем на Б. Соловецком острове, и так же вследствие недостатка питания распространена цинга

На Соловках продолжалось дальнейшее ужесточение режима: стремление перевести политических на общеуголовное положение (заготовка топлива на зиму вместо уголовных возложена на самих политзаключенных; прибывающих селили в Кремле, где содержались уголовные, держали на уголовном пайке и режиме); жестокое обращение и наглость тюремной администрации, оставшейся безнаказанной за бойню в декабре 1923 г. и даже повышенную по службе; ухудшение пайка на 40%, а в дальнейшем еще на 20%. (прекращение выдачи естественных жиров, свежих овощей и мясных консервов, выдача несъедобных американского жира и трески); теснота; угроза «Секирки» (дисциплинарного отделения, карцера, который не выдерживали уголовные, на Секир-Горе) за отказ от обязательной работы.

За июнь 1924 г. в Соловецкие политскиты и Кремль поступили 3 партии студентов, вывезенных из Петрограда и Москвы. В дороге они были подвергнуты рукоприкладству и оскорблениям конвоя, помещению на распределительном пункте в Кеми в камеру «на карцерном положении», а студенток – на ночь в холодный карцер, а затем – в камеру с уголовницами. Заключенные подвергались жестоким избиениям, истязаниям, унижениям. «Бьют нещадно за малейшие упущения. Палками снабжены надзиратели и старосты работающих партий. Наказания – инквизиторские: летом ставят под “комаров” голыми, сажают на неделю-две в темное помещение, где нельзя лечь, так оно узко; зимою – в башню, где от холода лежит лед. Кормят ужасно, т. к. все разворовывается. Женщины более бесправны, чем мужчины, целиком во власти администрации, взимающей дань “натурой”. Общение между женской и мужской частью заключенных запрещено, но запрет не соблюдается. Женщины отдаются за пайку хлеба. Распространены венерич. болезни, цинга, туберкулез» (Социалистический Вестник. 1924. № 20. С. 13).

В конце лета 1924 г. Соловки посетил с инспекцией прокурор Верховного Суда П.А.Красиков, его главной целью было посещение политскитов. В большой статье в газете «Известия» после этой поездки им «подробно описывалось привольное, чуть ли не райское житье соловецких политзаключенных. Статья была хорошо документирована, в ней обильно цитировались письма заключенных, адресованные <…> родным. <…> расхваливались условия жизни, хорошее питание, красоты природы, писалось об успешности занятий науками. В этих письмах цинга даже не упоминалась; судя по ним, никто никогда не болел, все были бодры и полны оптимизма» (Бацер Д.М. Соловецкий исход // Звенья: Ист. альм.  Вып. 1. -М.: Прогресс, Феникс, Atheneum. 1991С. 290–291).

После отказа ГПУ в свидании ряду родственников, имевшим очередь на сентябрь, а также помещения социалистов в Кремле на общеуголовный режим, 25 сентября 1924 г. 400 заключенных с-р и анархистов объявили голодовку с требованием ликвидации Соловецкой каторги и перевода в тюрьмы и лагеря на материк, улучшения пайка, перевода 4 лиц с уголовного положения на полит. и снабжения дровами. Голодовка эсеров, левых эсеров и анархистов началась 3 октября одновременно в Савватьевском скиту, на Муксалме и Анзере.

Е.Л.Олицкая вспоминала: «…На тринадцатый день голодовки мы узнали, что среди левых эсеров и анархистов появились ликвидаторские настроения. Возмущал нас выдвинутый ими аргумент. Они утверждали, что среди эсеров ослабели некоторые товарищи, им самим неудобно ставить вопрос о снятии голодовки, потому его должны поставить «левые» и анархисты. В ответ на предложения о снятии голодовки, в связи с тем, что она грозит гибелью слабейшим товарищам, группа с.-р. <...> пришла к старостам со следующим заявлением: “Голодовку не прекращать ни в коем случае. Но, считая невозможным ставить под удар слабейших товарищей, в подтверждение требований заключенных, начиная с 15 дня голодовки, ежедневно один из группы вскрывает себе вены и кончает с собой. Остальные продолжают голодать”. Широкие круги голодающих не знали об обсуждении такого предложения. Староста колебался, может ли он прийти к такой форме голодовки, не уведомив др. скиты. <...> до выяснения вопроса он запретил подобные выступления. С этого совещания старост вызвали в комендатуру. Из Кремля прибыл Эйхманс»  (Олицкая Е. Мои воспоминания). Староста с.-д. Богданов взял на себя переговоры с Эйхмансом, которые длились 14 ч. Удалось добиться улучшения пайка, временного перевода указанных лиц на политрежим до распоряжения из Москвы, казенной топки до 9о, а также самоснабжения и уступок по прогулкам (разрешены с 6 утра до 10 вечера); разрешена присылка денег по радио. Голодовка закончилась без смертельных случаев и тяжелых заболеваний. Кроме того, было констатировано, что «вывоз политзаключенных с Соловков, в связи с закрытием навигации, в настоящее время произведен быть не может, и до весны о нем говорить невозможно. <...>  Формально голодовка была выиграна. Фактически, мы знали, что она проиграна» (Олицкая Е. Мои воспоминания).

Борьба социалистов за вывоз с Соловков продолжалась в 1925 г. Рано утром 17 июня Савватьевский, Муксалмский и др. скиты были окружены вооруженными отрядами чекистов и красноармейцев (пехота, кавалерия, пулеметы). Операцией руководили нач. Управления Северных лагерей Ногтев и нач. тюремного отдела ГПУ К.Я. Дукис Заключенным было объявлено, что их увозят на материк, место назначения не называлось. Во время сборов, на которые было дано 2 ч., и в пути они подвергались грубости, издевательствам, угрозам конвоиров. «Заключенных Муксоломского скита после 7-верстного пешего перехода заставили последние 3 версты до пристани бежать <...>, напирая сзади лошадьми, не считаясь с наличием женщин и больных. И только благодаря тому, что здоровые и более крепкие приняли на себя удары лошадей, защитив собой больных и слабых, только благодаря <...> хладнокровию и выдержке товарищей, эта последняя попытка провокации на Соловках не кончилась <...> трагедией, и переход обошелся без человеческих жертв. Пароход, доставивший заключенных на материк, был набит до того, что <...> было нечем дышать. В тесном до нельзя набитом трюме, с закрытыми люками и иллюминаторами, людям, измученным только что перенесенным пешим этапом, не только нельзя было прилечь, но большую часть перехода пришлось простоять на ногах. И сюда поместили матерей с грудными детьми» (Социалистический Вестник. 1925. № 23/24. С. 11–12).

Большинство социалистов, заключенных на Соловках, были увезены в политизоляторы Челябинска, Верхне-Уральска и Тобольска. Прежние обитатели Челябинского политизолятора переселены в Ярославский политизолятор. В отдаленные тюрьмы заключали «бессрочно, несмотря на то, что срок ссылки или тюремного заключения давно уже окончился» (Там же. № 15/16. С. 40).

Вывозом политзаключенных социалистов и анархистов с Соловков власти попытались оставить за собой последнее слово в той борьбе за политрежим и человеческое достоинство, которая длилась на протяжении всего двухлетнего существования соловецких политскитов и ярчайшим эпизодом которой являлся расстрел 19 декабря 1923 г. заключенных Савватьевского политскита. Попытка властей увезти политзаключенных социалистов и анархистов из московских и иных тюрем и похоронить заживо на отдаленных изолированных Соловках провалилась. С одной стороны, политзаключенные победили, добившись вывоза с Соловков, 8-месячная оторванность которых от внешнего мира оставляла их во всевластии лагерной администрации и лишала связей с родными и товарищами, с другой – вывезенные из политскитов заключенные были отправлены в политизоляторы с фактически тюремным режимом содержания, и сохранения политрежима им пришлось добиваться долгой и упорной борьбой.

После международных скандалов, связанных с содержанием политзаключенных на Соловках, власти СССР постарались широко осветить факт закрытия СЛОНа на Западе. Однако на Соловках продолжало находиться немало политзаключенных, не имевших этого статуса: рабочие-стачечники, участники рабочих движений, крестьяне – участники крестьянских движений, отдельные социалисты и анархисты, по каким-то причинам не признанные ГПУ политическими и находившиеся на общеуголовном режиме. Их неоднократные требования вывоза на материк оставались безуспешными – они были оставлены до истечения сроков. С течением времени состав политзаключенных начал вновь пополняться за счет грузинских с.-д., дашнаков, анархистов, с.-р. и др., не признававшихся властями политическими. Они находились в тяжелых условиях, на общеуголовном пайке, обязаны были ежедневно выходить на работу. Происходили частые, продолжительные голодовки с требованием вывоза на материк и уравнения в правах с политическими.

Подводя итог, можно сказать, что расстрел 19 декабря 1923 г. был попыткой власти и чекистов наказать политзаключенных, преподать им наглядный урок, наконец-то сломить их сопротивление, сломать тот «политрежим», которого они сумели добиться протестами, голодовками и самоубийствами при поддержке международной социалистической и демократической общественности. Прямое противостояние социалистических партий, враждебных большевистской диктатуре, переместилось с фронтов гражданской войны, из фабрик и студенческих аудиторий, со страниц задушенной властью независимой прессы, из уничтожаемого подполья – туда, где оказались все непокорные – в тюрьмы и концлагеря, превратившись в «тюремное противостояние», которое временами было настоящей войной – со стрельбой и жертвами, со своими героями и отступниками. И борьба шла не столько за лишние минуты для прогулок, право передач и свиданий (хотя и это было крайне важно, ибо помогало сохранить здоровье и силы для дальнейшей борьбы), сколько за право сохранить в тюрьме свое человеческое достоинство, не сломаться и выстоять, готовясь к встрече с врагом лицом к лицу. И власть понимала это и всерьез «завинчивала» режим, пытаясь сломать сильных и подкупить слабых – давая им возможность купить себя свободу публичными заявлениями в советских газетах о лояльности советской власти. Но власть проигрывала, начиная со своего сокрушительного морального поражения на процессе социалистов-революционеров в 1922 г., который четыре десятилетия спустя В.Т.Шаламов сравнит с судом над писателями Андреем Синявским и Юлием Даниэлем: «Со времени дела правых эсеров — легендарных уже героев революционной России — это первый такой политический процесс. Только правые эсеры уходили из зала суда, не вызывая жалости, презрения, ужаса, недоумения…».

Прервать традицию политического сопротивления, пока она вновь не нашла поддержки и последователей, – даже ценой физического уничтожения ее носителей – эта задача осуществлялась чекистами и властью уже летом-осенью 1922 г. Именно тогда председатель ГПУ Ф.Э.Дзержинский подал в ЦК РКП(б) докладную записку, в которой обосновывалась необходимость «очистки» Москвы и Петрограда от членов семей «цекистов и активных членов ПСР, как проходящих по процессу, так и тех, кои по мнению [ГПУ] должны подлежать выселению». Запиской Ф.Э.Дзержинского закладывались механизм и система преследований родственников политических оппонентов, в законченном виде ярко проявившиеся уже в 1930-е гг. и использовавшиеся по отношению к «членам семей врагов народа». Именно тогда чекистами были подготовлены списки высылаемых, написана и широко апробирована на практике «Инструкция для органов ГПУ по применению административной высылки», развязавшая чекистам руки в «очистке» городов от оппозиционных элементов и их родственников. По инициативе Дзержинского под эту инструкцию попали и виднейшие русские адвокаты, демонстративно покинувшие процесс из-за нежелания участвовать в этой комедии. Именно тогда появился новый режим для политзаключенных (согласно «Инструкции по содержанию в местах заключения членов антисоветских партий «при особой изоляции»», прозванной в эмиграции «тюремным уставом Уншлихта»), который сами содержащиеся по нему эсеры, участники процесса, называли «карцерным режимом каторжных централов» царского времени. Но голодовками и самоубийством члена ЦК ПСР С.В.Морозова, произошедшим на следующий день после соловецкого расстрела, этот чекистский режим был сломан. Все эти годы по всем «политизоляторам» (так большевики стыдливо назвали старые каторжные централы и по всем концлагерям (это официальное название продержалось вплоть до середины–конца 20-х годов) шла непрерывная борьба между политзаключенных и властями, с голодовками и обструкциями, с ответной стрельбой по окнам камер и избиением заключенных, их насильственными развозами и т.д.

В марте 1924 заграничные Делегации РСДРП и Бунда, ПСР, ПЛСР и ССРМ обратились с меморандумом «К социалистическим партиям и организациям», в котором восклицали: «Так оправдалось утверждение русских революционеров, что коммунистический террор ведет не только к жестокой политической изоляции своих противников, но к непосредственному физическому истреблению их. Самые худшие предсказания побледнели перед кошмарами действительности, какую создала власть в своих тюрьмах и концентрационных лагерях для политических узников. За знаменитыми каторжными централами, за режимом Бутырок и внутренней тюрьмы ГПУ восстановило для социалистов средневековую монастырскую тюремную крепость в Суздале, чтобы суровостью этого каземата сломить стойкость революционеров. За Туркестаном, Нарымом и Туруханском сотни и тысячи людей были направлены в ссылку в Пертоминск и Соловки, — куда даже царский режим отказался посылать своих противников. И, — как увенчание здания диктатуры, — соловецкая расправа, когда, по приказу тюремщиков-садистов из бывших уголовных, стража стреляла в упор в безоружную, беззащитную толпу заключенных.

Соловецкая трагедия увенчивает здание диктатуры. На руководителей коммунистической партии, опьяненных властью над огромной бесправной страной, не производили впечатления ужасающие факты, которыми пестрит за последний год жизнь тюрьмы и ссылки. Хронические голодовки, как единственное средство для самообороны и защиты человеческого достоинства, к которым прибегают сотни политических узников; кошмарные случаи самосожжения, которым пытались спастись еще недавно от ужасов режима анархисты, заключенные в Пертоминске; самоубийство 18-летнего юноши Ароновича в Кеми, самоубийство юноши Сандомира в Соловках, самоубийство одного из «двенадцати смертников» Сергея Морозова в Москве, купившего смертью отмену «условного» смертного приговора для своих товарищей по известному процессу с. -р. в 1922 г. Наконец, растущие на этом фоне душевные заболевания людей, теряющих устойчивость перед лицом неимоверных страданий товарищей. Но всего этого недостаточно, чтобы побудить кремлевских владык отказаться от ставки на истребление социалистов. И сейчас, когда в соловецкой трагедии явно и неприкрыто воплощается это истребление русских социалистов, анархистов и других пленников режима, — может ли международный социализм, могут ли пролетарские организации всего мира не поднять свой протестующий голос? […] Социалистические партии и рабочие организации на своих съездах и собраниях, на митингах и в заводских предприятиях, в рабочей печати и во всей своей политической агитации перед массами должны с удесятеренной силой продолжать свою работу по защите томящихся в русских тюрьмах и ссылке и мобилизовать все внимание трудящихся масс Европы и Америки к судьбе их. Трагедия в Соловках —это символическое выражение всего режима партийной диктатуры и террора, — властно призывает к действию. И долг международной братской солидарности настойчиво требует от Вас новой решительной акции».

Соловецкий расстрел не поставил точки в борьбе политзаключенных с властями за свое человеческое достоинство, она продолжалась все последующие годы с удвоенной силой. Соловецкий расстрел для всего мира стал символом, с одной стороны – несломленности русских социалистов и анархистов, с другой – бесчеловечности и лицемерности режима. В течение многих лет власти плодили мифы и сказки о Соловках (в том числе, используя и авторитет Максима Горького), пытаясь спрятать творимые там преступления, из которых первым стал известен всему миру расстрел 19 декабря 1923 года.

Символом этот расстрел стал и для всех российских социалистов и анархистов, как внутри, так и вне России. Для русских социалистов-эмигрантов он стал своего рода неоплаченным долгом перед своими российскими товарищами, долгом-болью, мешавшим большинству из них раствориться в комфортной заграничной жизни.

Для российских политзаключенных Соловки стали символом страданий и гибели их товарищей, одним из немногих объединяющих символов. Больше таких ошибок власти не делали, обходясь без подобных работающих против них эксцессов – они провели социалистов через череду тюрем, ссылок и лагерей, а потом в течение в 1937-1939 годов уничтожили их абсолютное большинство.

Соловецкий расстрел стал символической «точкой невозврата», своего рода Рубиконом, перешагнув который, часть большевиков и чекистской верхушки показала всем, что она готова на то, на что ранее не решалась – сознательно и планомерно стрелять в социалистов, что то, чего не дали сделать Сталину и Троцкому менее решительные их коллеги по ЦК еще летом 1922 на процессе над членами партии социалистов-революционеров в Москве, похоронив предложение Троцкого расстрелять четверых лидеров ПСР, стало реальностью в декабре 1923 на Соловках.

Но сторонники «жесткой линии» проиграли и на этот раз. Утаив от мира до весны расстрел на Соловках (только глухие слухи проникли на волю), они никак не ожидали, что 20 декабря покончит жизнь самоубийством С.В.Морозов, что немедленно зажжет пожар протестов в мире. В результате сами чекисты выступили перед Политбюро с инициативой замены смертных приговоров на 10-летние сроки заключения, ибо понимали, что «смертникам» терять нечего.

Но тем не менее с этого момента многие почувствовали ветер будущего, почувствовали, что инакомыслие и оппозиция нетерпима в Советской России не только на свободе, но и в тюрьме, что свободному человеку нет места в тоталитарной стране нигде, даже в последнем его прибежище – в тюрьме. Но это «тюремное противостояние» шло еще полтора десятка лет, и лишь к середине тридцатых Сталин и чекисты уничтожили окончательно свободу не только на воле, но и в тюрьме. Уничтожили столь ненавистный «политрежим», уничтожили вместе с последними политзаключенными, рассеянными по тюрьмам и лагерям, погибшими от болезней, голода, от пыток на допросах и от пуль палачей. 

 

См. также:

Дни памяти на Соловках 2013

На Соловках установлен еще один памятник погибшим социалистам