Это была уже шестая встреча в рамках нового цикла публичных лекций в «Мемориале». Рассказы о предыдущих лекциях Николая Вахтина, Дмитрия Травина, Григория Голосова, Игала Халфина и Владимира Гельмана можно прочесть на сайте Когита!ру. Цикл организует и проводит в НИЦ «Мемориал» главный редактор Когита!ру Татьяна Косинова при участии Московского филиала Фонда Фридриха Науманна.

Мария Шклярук – научный сотрудник Института проблем правоприменения, кандидат экономических наук, магистр права. С 2002 по 2011 годы Мария служила сначала в милиции, затем в прокуратуре и СК РФ. В 2012 перешла к научной работе.  Мария Шклярук - автор колонок в "Ведомостях", "Отечественных записках", Forbes.ru, РБК и других СМИ. Она написала учебник "Экономические инструменты поддержки возобновляемой энергетики". Ранее о лекции на Когита!ру.

Социология права, о которой рассказывала Мария Шклярук, – это европейское понятие и европейская тема для исследования. В России это направление раньше не существовало. Сейчас этой темой занимается преимущественно Институт проблем правоприменения.

О работе правоохранительной системы мы знаем в основном по многочисленным случаям задержания политических активистов на акциях протеста и затем возбуждения против них административных дел. Кроме того, в центре внимания оказываются «громкие», политически мотивированные дела (узники Болотной, Ходорковский, Навальный, Pussy Riot, организации, получившие ярлык «иностранных агентов» и пытающиеся оспорить это решение в суде, и т.д.). Во всех этих делах видна пристрастность полиции, следствия и суда. Правоохранительная система выступает в них защитницей государства в своем собственном понимании: не защитницей законов и Конституции, не защитницей прав личности, а защитницей действующей власти от любой критики. Но «политические процессы» - лишь верхушка айсберга. Большая часть работы правоохранительных органов связана с различными уголовными преступлениями (имущественными или преступлениями против личности). Обычно осужденные по этим статьям – люди со средним или незаконченным средним образованием, безработные или работающие на низкооплачиваемой, не требующей высокой квалификации работе. Представления о собственных правах у таких людей довольно смутные. Адвокатов им обычно назначают за счет государства. Как работает система с такими подозреваемыми и обвиняемыми? Есть мнение, что нарушения закона, имеющиеся в «политических процессах», не могут существовать изолированно, что теми же пороками страдает вся система. Так ли это? О том, как работает правоохранительная система в целом, о том, что мешает этой работе, рассказала Мария Шклярук.

Прежде всего, Мария остановилась на числовых показателях деятельности МВД и на том, откуда берутся эти числа.

Работа российской правоохранительной системы – это, в частности, фильтры, последовательно отсекающие часть обращений в полицию. Верхушка айсберга – количество лиц, приговоренных к реальному сроку лишения свободы. В МВД за год поступает около 30 миллионов обращений граждан. 12 миллионов расцениваются как сообщения о происшествиях. Возбуждение уголовных дел – это 2 миллиона из 12. Отказ в возбуждении уголовного дела – это 7 миллионов. Как правило, отказывает участковый уполномоченный. Остальные 3 миллиона отсеиваются на следующих ступенях. Из 2 миллионов возбужденных дел (+800 тысяч, оставшиеся с прошлого года и посчитанные по второму разу) 1,2 миллиона приостанавливаются в связи с тем, что лицо, подозреваемое в совершении преступления, не установлено. Соответственно, раскрываемость – 55-56%. Около 60 тысяч дел в год прекращается. Из них по реабилитирующим обстоятельствам – около 20 тысяч, то есть тогда, когда нет состава преступления или события преступления. 40 тысяч дел прекращаются по не реабилитирующим обстоятельствам. Это означает: дело было такое, что его никто не рискнул направить в суд. Система работает так, что нет стимулов признавать ошибки. Хотя это нормальная ситуация: начинается расследование преступления, обнаруживается лицо, которое становится подозреваемым, потом выясняется, что этот человек не совершал преступление и его надо отпустить. Закон позволяет это. В советское время, расследуя преступление, задерживали «всю деревню», а потом разбирались. Дальше, если выясняется, что человек не виновен, его должны отпустить и извиниться. Он имеет право на компенсацию морального и материального вреда. Если следователь всё сделал правильно, он не должен нести за это никакой ответственности. Но на деле не всё так просто. Во-первых, вопрос компенсаций. Они предусмотрены законом, но не предусмотрены бюджетом. Поэтому ситуация, когда можно законно задержать, законно содержать под стражей, а потом законно освободить, превратилась в ситуацию, когда что-то из этих трех действий оказалось незаконным. Во-вторых, если из-за действий следователя человек был задержан, содержался под стражей, а потом был реабилитирован и обратился за компенсацией и ему ее присудили, компенсация взыскивается со следователя. Таким образом, у следователя остается два варианта: или не задерживать, или не отпускать. Поэтому число реабилитированных неуклонно снижается.

Мы живем в западной цивилизации, которая придерживается принципа: уголовное преследование – это функция государства. Наказание – только после решения суда. Уголовный кодекс описывает, что нельзя делать. Уголовно-процессуальный определяет процедуру: когда звать защитника, как возбуждать уголовное дело, когда и как проводить обыск и т.д. Далее вступают в действие органы, которые должны осуществлять процедуру. И тут всё не так однозначно. Имеются: Следственный комитет, где есть следователи; МВД, где есть следователи, дознаватели, оперативники, патрульно-постовая служба и участковые; ФСКН, где есть оперативники и следователи. Поле, на котором много игроков.  Между ними выстраиваются сложные взаимоотношения. Кроме того, все эти организации выстраивают оценки своей работы и мотивацию. Так работает любая бюрократия. Проблема в том, что эта бюрократия работает без внешнего контроля. Внешний контроль – это не правительство. Это СМИ и общественные организации. Без внешнего контроля бюрократия стремится к двум целям: расширить свои полномочия и расширить свой бюджет. Значит, бюрократии необходимо доказать необходимость расширить полномочия и расширить бюджет. Для этого нужны цифры. МВД не очень везет: его деятельность всё-таки оценивают по борьбе с преступностью. А Следственный комитет может придумать свою систему оценок эффективной работы и экспортировать ее вовне. Очень быстро происходит подмена понятий: результат подменяется процессом. Результатом отчитываться сложно, а процессом – легко. Процесс – это количество совершенных действий. В работе ФСКН вообще всё непонятно. Если посмотреть на статистику МВД, там в год около 10 тысяч раскрытых преступлений по особо крупному обороту наркотиков. А если посмотреть, сколько человек предстало перед судом за сбыт особо крупных партий наркотиков, то мы увидим 62 человека. Наверное, есть какое-то объяснение разницы между 10000 и 62, но исследователи его пока не нашли.

Право – это норматив. Но на практике происходит искажение норматива. Ему должна противостоять в качестве регулятора корпоративная культура. В Европе или в США корпоративная культура – защита от искажений и от бюрократии. В США есть Ассоциация юристов, в которую входят все американские юристы. Билла Клинтона исключили из Ассоциации юристов за то, что он соврал под присягой. Это исключение означает, что Клинтон не может работать адвокатом, представлять чьи-то интересы в суде. Фактически его исключили из профессии. Так работает этический кодекс.

Но российская корпоративная культура требует от сотрудников правоохранительных органов не строгого соблюдения закона, а подчинения начальству, подчинения организационным правилам. В результате сотрудник (например, участковый) каждым своим действием нарушает какие-то нормы. Инструкции часто противоречат друг другу. Любой сотрудник на любом уровне знает, что его можно наказать. Все имеют те или иные взыскания. Любой эксцесс трактуется как эксцесс исполнителя: кто-то из сотрудников виноват. Системная проблема не рассматривается. О проблемах на местах рассказывать нельзя. Надо демонстрировать, что «у нас стабильная, нормальная ситуация». Таким образом, мы получаем корпоративную культуру, где ты или соглашаешься с этими правилами, или не работаешь.

Вопрос: надо ли поднимать зарплату в правоохранительных органах? Ответ: нельзя. Одно дело, когда в стране есть сильная корпоративная культура. Тогда у сотрудника есть стимул не брать взяток, бороться с преступностью, ощущать пользу своей работы. Но если корпоративной культуры нет, а зарплата значительно больше, чем в других сферах деятельности по региону, эта высокая зарплата приносит только вред. Она в разы повышает лояльность к начальству и лояльность к практикам нарушений (вплоть до преступлений). Соответственно, эта зарплата понижает лояльность правоохранителей к обществу.  

Особенность российской судебной системы такова, что среднестатистический следователь сталкивается с оправдательным приговором один раз за десять лет. С учетом того, что средний стаж работы в Следственном комитете – три года, оправдательный приговор – это нечто, о чем все слышали, но никто не видел. Все, с кем общались ученые, отвечали: «У нас, слава богу, не было». Однако в практике самой Марии Шклярук было два оправдательных приговора. Но обычно следователь не готов рискнуть и заняться делом, где нет гарантии обвинительного приговора. То есть по части преступлений уголовные дела вообще не возбуждаются.  По-настоящему сложные преступления никто не берется расследовать. Проигрывает слабейший. Это и обвиняемый, и потерпевший.

Если мы сравним с другими странами, мы увидим, что в России полиция дорогая, многочисленная, но не капиталоемкая. 80% бюджета МВД уходит на зарплаты сотрудникам. Нет денег на реформирование, на переоснащение. При этом очень низкая эффективность, если оценивать количество раскрытых преступлений. К тому же, 92% дел, поступающих в суды районного уровня, имеют признание обвиняемого: «признание – царица доказательств».

60% обвиняемых – безработные, 20% – рабочие. Это слабые слои общества. Коррупционной составляющей в таких делах нет. Коррупция существует там, где вообще не возбуждаются уголовные дела. Шанс на оправдательный приговор возрастает, если человек не признал вину, если у него высокий социальный статус. Государственные чиновники и правоохранители оказываются в суде в лучшем положении: они получают более легкие наказания. Но есть группа граждан, чьё положение хуже, чем у безработных. Это предприниматели. Элла Паниях рассматривает это как историю противостояния социальных слоев в обществе. Судьи относят себя к гос. чиновникам и проявляют по отношению к ним корпоративную солидарность. А предприниматели – классовые враги. Их сажают чаще, и приговоры жестче. Предприниматель – это частная инициатива. Там, где расширяется частная инициатива, расширяется рынок, расширяется поле свободы, – сужается поле гос. чиновников. Чем больше предпринимательства – тем меньше гос. чиновничества. И обратно. А если оценить распределение гос. бюджета, выяснится, что деньги идут на гос. чиновников, на гос. корпорации. За 10 лет сформировался слой, который представляет наш «средний класс», принципиально отличающийся от среднего класса в развитых странах. Российский «средний класс» является таковым с точки зрения доходов и возможностей. Вместо инициативного, предпринимательского среднего класса, готового требовать экономические и политические свободы, эту нишу занимает гос. чиновничество. Это слой, на который опирается режим. С этой точки зрения работа российской правоохранительной системы становится понятной и закономерной. Чтобы система изменила работу нужен сигнал: оправдание по громкому политическому делу без последствий для судьи.

Еще одна проблема: важно, чтобы государство являлось единственным источником права на насилие. Проблемы начинаются тогда, когда право на легитимное насилие начинает распыляться. Если государство уходит от роли арбитра в разрешении конфликтов, если государство отказывается от исключительного права на легитимное насилие, на его место приходят другие игроки. Например, бандиты. Они определяют правила взаимодействия членов общества: казаки бьют Pussy Riot, православные врываются на чужой праздник и пытаются сорвать его, гомофобы нападают на ЛГБТ-активистов на согласованном митинге, но полиция не пресекает это, а просто наблюдает со стороны. Государство не говорит: так нельзя. Значит, так можно. Значит, еще одна группа граждан получила право на насилии в отношении другой группы граждан.

Государство перестает быть монополистом в этой сфере. И с этого момента государство заканчивается.

Полная видеозапись лекции и обсуждения

Следующая лекция в НИЦ «Мемориал» состоится в 29 июля 2015 в 19:00. Она будет посвящена поэтам самиздата. Прочтет лекцию русист из Кембриджа Жозефина фон Цитцевитц.