Моя дочь, Ольга Новиковская, не только учитель-логопед, но и редактор самодеятельного журнала, выходящего в одном из старейших детских садов Кировского района Санкт-Петербурга (Ленинграда). Там, наряду с новостями «детсадовской» жизни, поздравлениями сотрудников с юбилеями и методическими советами для родителей, есть и культурно-просветительский раздел, в котором отмечаются памятные даты истории нашей страны и культуры.

Особенно богат «литературными датами» - нынешний год – как известно, «Год литературы». Вот один из материалов, подготовленных О. Новиковской для саможеятельного журнала «Наш любимый детский сад»

Давид Самойлов – поэт военного поколения

    1 июня 2015 исполнилось 95 лет со дня рождения Давида Самойлова – автора знаменитых строк «Сороковые, роковые,/ Свинцовые, пороховые…». Давид Самойлов – это авторский псевдоним. Настоящее его имя — Давид Самуилович Кауфман. (Псевдоним поэт взял после войны в память об отце).

      Родился  Давид в1920 году в Москве. Родители его имели одинаковые фамилии, хотя и не были родственниками – просто однофамильцами. Отец поэта был известным врачом,  участником Первой мировой и Гражданской войн, а в годы Отечественной войны работал в госпитале.

  В 1938 г. будущий поэт окончил школу и поступил в Московский институт философии, истории и литературы (МИФЛИ). В институте преподавали лучшие специалисты того времени. В студенческие годы Давид Самойлов  (или Дэзик, как дружески называли его близкие) подружился с поэтами, которых вскоре стали называть представителями поэзии "военного поколения" – Михаилом Кульчицким, Павлом Коганом, Борисом Слуцким, Сергеем Наровчатовым. Позже Давид Самойлов посвятит им стихотворение "Пятеро", в котором напишет: "Жили пятеро поэтов / В предвоенную весну, / Неизвестных, незапетых, / Сочинявших про войну". Вместе с друзьями Самойлов занимался в творческом семинаре поэта Ильи Сельвинского,  первые его стихи были опубликованы в журнале "Октябрь"  в марте 1941 года.

В начале войны Самойлов студентом был мобилизован на рытье окопов. На трудовом фронте он заболел, и был эвакуирован в Самарканд, где поступил в военно-пехотное училище. После его окончания в 1942 г. был направлен на Волховский фронт под Тихвин.  В 1943 г. поэт был тяжело ранен. Ему спас жизнь друг, о котором поэт в 1946 году написал стихотворение "Семен Андреич". После госпиталя Давид Самойлов снова вернулся на фронт и стал разведчиком. В частях 1-го Белорусского фронта он освобождал Польшу, Германию; окончил войну в Берлине. Был награждён орденом «Красной Звезды» и медалью «За боевые заслуги».

В годы войны Давид Самойлов почти не писал стихов – за исключением поэтической сатиры на Гитлера и стихотворений об удачливом солдате Фоме Смыслове, которые он сочинял для гарнизонной газеты. Самойлов считал необходимым, чтобы впечатления жизни "отстоялись" в его душе, прежде чем воплотиться в поэзии. Временная дистанция для осмысления войны, по Самойлову, закономерна: "И это все в меня запало / И лишь потом во мне очнулось!.. "

Регулярные публикации его стихов в периодической печати начались в 1955 г. До этого Самойлов работал как профессиональный переводчик поэзии и как сценарист на радио. В 1958 г. Давид Самойлов издал свою первую поэтическую книгу "Ближние страны", лирическими героями которой были фронтовик ("Семен Андреич", "Жаль мне тех, кто умирает дома…" и др.) и  ребенок ("Цирк", "Золушка", "Сказка" и др.). Художественным центром книги стали "Стихи о царе Иване". О роли человека в истории Самойлов размышлял и в поэме "Сухое пламя", главным героем которой стал  князь Александр Меншиков. Перекличка исторических эпох происходит и в поэме "Последние каникулы", в которой лирический герой Давида Самойлова путешествует по Польше и Германии разных времен.

Определяя свое поэтическое самоощущение, Давид Самойлов писал: "У нас было все время ощущение среды, даже поколения. Даже термин у нас бытовал до войны: "поколение 40-го года". К этому поколению Самойлов относил друзей-поэтов, "Что в сорок первом шли в солдаты / И в гуманисты в сорок пятом". Их гибель он ощущал как самое большое горе. Поэтической "визитной карточкой" этого поколения стало одно из самых известных стихотворений Самойлова "Сороковые" (1961).

С 1967 г. Давид Самойлов жил в деревне Опалиха недалеко от Москвы. Поэт не участвовал в официозной писательской жизни, но круг его занятий был так же широк, как круг общения. Самойлов дружил со многими своими выдающимися современниками – Фазилем Искандером, Юрием Левитанским, Булатом Окуджавой, Николаем Любимовым, Зиновием Гердтом, Юлием Кимом и др.

 Несмотря на болезнь глаз, поэт занимался в историческом архиве, работая над пьесой о 1917 г.; издал стиховедческую "Книгу о русской рифме", в которой рассмотрел проблемы стихосложения от народного эпоса до современности; занимался поэтическими переводами. В 1974 г. вышла книга "Волна и камень", которую критики назвали самой пушкинианской книгой Самойлова – не только по числу упоминаний о Пушкине, но, главное, по поэтическому мироощущению. 

В 1976 г. Давид Самойлов поселился в эстонском приморском городе Пярну. Писатель был удостоен Государственной премии СССР. Его стихи переведены на многие европейские языки.

Давид Самойлович  скончался 23 февраля 1990 г. в Таллине, на юбилейном вечере Бориса Пастернака, едва завершив свою речь.

В июне 2006 г. в Москве была открыта мемориальная доска поэту-фронтовику Давиду Самойлову. Она расположена на доме, где он прожил более 40 лет.

(По материалам сайта http://chtoby-pomnili.com/page.php?id=520)

Давид Самойлов писал не только для взрослых, но и для детей. (Ведь у него самого было 4-ро детей).  Существует несколько его поэтических историй про Слоненка. Все эти истории стали радио спектаклями, а потом и мультфильмами. Самым популярным спектаклем  оказался «Слоненок-турист». В нем Слоненок с Верблюжонком отправляются в поход. По пути они знакомятся с жителями леса. У каждого из них своя проблема. Например, Червяк должен решить такой вопрос: «Я лежу и думаю о важном./ У меня нет времени болтать с каждым… Меня занимает вопрос./ Где у меня кончается голова и начинается хвост». Стихи из Слоненка-туриста превратились в смешные песенки, которые и сейчас можно услышать на «Детском радио».

Прочитайте детям отрывок из одной из пьес Давида Самойлова «Слоненок пошел учиться»

Жил-был Слоненок у мамы Слонихи.
Был он хороший, тихий.
И очень хотел учиться.
Сидеть без дела
Ему надоело,
Стал он в школу проситься.

-  Мама, я хочу учиться.

-  Почему тебе вечно не спится?

   Закрой глазки

   Расскажу тебе сказку...

- Не надо мне сказки!

  Я хочу учиться.

- Нет с тобой сладу

  Хочешь кусок шоколаду?

- Не надо!

  Хочу учиться!

А вот уже стихи для взрослых на тему детской сказки «Золушка»:

Веселым зимним солнышком

Дорога залита.

Весь день хлопочет Золушка,

Делами занята.

Хлопочет дочь приемная

У мачехи в дому.

Приемная-бездомная,

Нужна ль она кому?

Белье стирает Золушка,

Детей качает Золушка,

И напевает Золушка -

Серебряное горлышко.

В окне - дорога зимняя,

Рябина, снегири.

За серыми осинами

Бледнеет свет зари.

А глянешь в заоконные

Просторы без конца -

Ни пешего, ни конного,

Ни друга, ни гонца.

Посуду моет Золушка,

В окошко смотрит Золушка,

И напевает Золушка:

"Ох, горе мое, горюшко!"

Все сестры замуж выданы

За ближних королей.

С невзгодами, с обидами

Все к ней они да к ней.

Блестит в руке иголочка.

Стоит в окне зима.

Стареющая Золушка

Шьет туфельку сама...

Напомню: эта композиция сделана для детсадовского журнала. А мне хочется добавить к этому одно из стихотворений самойловской «пушкинианы», которое помню и особенно люблю вот уже полвека.

А. Алексеев.  2.06.2015.

Пестель, поэт и Анна

Там Анна пела с самого утра

И что-то шила или вышивала.

И песня, долетая со двора,

Ему невольно сердце волновала.

А Пестель думал: "Ах, как он рассеян!

Как на иголках! Мог бы хоть присесть!

Но, впрочем, что-то есть в нем, что-то есть.

И молод. И не станет фарисеем".

Он думал: "И, конечно, расцветет

Его талант, при должном направленье,

Когда себе Россия обретет

Свободу и достойное правленье".

- Позвольте мне чубук, я закурю.

- Пожалуйте огня.

- Благодарю.

А Пушкин думал: "Он весьма умен

И крепок духом. Видно, метит в Бруты.

Но времена для брутов слишком круты.

И не из брутов ли Наполеон?"

Шел разговор о равенстве сословий.

- Как всех равнять? Народы так бедны,-

Заметил Пушкин,- что и в наши дни

Для равенства достойных нет сословий.

И потому дворянства назначенье -

Хранить народа честь и просвещенье.

- О, да,- ответил Пестель,- если трон

Находится в стране в руках деспота,

Тогда дворянства первая забота

Сменить основы власти и закон.

- Увы,- ответил Пушкин,- тех основ

Не пожалеет разве Пугачев...

- Мужицкий бунт бессмыслен...-

                           За окном

Не умолкая распевала Анна.

И пахнул двор соседа-молдавана

Бараньей шкурой, хлевом и вином.

День наполнялся нежной синевой,

Как ведра из бездонного колодца.

И голос был высок: вот-вот сорвется.

А Пушкин думал: "Анна! Боже мой!"

- Но, не борясь, мы потакаем злу,-

Заметил Пестель,- бережем тиранство.

- Ах, русское тиранство-дилетантство,

Я бы учил тиранов ремеслу,-

Ответил Пушкин.

          "Что за резвый ум,-

Подумал Пестель,- столько наблюдений

И мало основательных идей".

- Но тупость рабства сокрушает гений!

- На гения отыщется злодей,-

Ответил Пушкин.

          Впрочем, разговор

Был славный. Говорили о Ликурге,

И о Солоне, и о Петербурге,

И что Россия рвется на простор.

Об Азии, Кавказе и о Данте,

И о движенье князя Ипсиланти.

Заговорили о любви.

                 - Она,-

Заметил Пушкин,- с вашей точки зренья

Полезна лишь для граждан умноженья

И, значит, тоже в рамки введена.-

Тут Пестель улыбнулся.

                 - Я душой

Матерьялист, но протестует разум.-

С улыбкой он казался светлоглазым.

И Пушкин вдруг подумал: "В этом соль!"

Они простились. Пестель уходил

По улице разъезженной и грязной,

И Александр, разнеженный и праздный,

Рассеянно в окно за ним следил.

Шел русский Брут. Глядел вослед ему

Российский гений с грустью без причины.

Деревья, как зеленые кувшины,

Хранили утра хлад и синеву.

Он эту фразу записал в дневник -

О разуме и сердце. Лоб наморщив,

Сказал себе: "Он тоже заговорщик.

И некуда податься, кроме них".

В соседний двор вползла каруца цугом,

Залаял пес. На воздухе упругом

Качались ветки, полные листвой.

Стоял апрель. И жизнь была желанна.

Он вновь услышал - распевает Анна.

И задохнулся:

"Анна! Боже мой!"

1965