…Рядом мы прожили более семидесяти лет. Каких лет?! Вместе и по-разному мы взрослели, менялись, старели. Менялась страна, наступали новые времена, и  мы  менялись вместе с ними, не сразу проникая в смысл, масштаб и последствия происходящих перемен. Один из наших друзей озаглавил книгу своих воспоминаний  - "Жизнь в трех эпохах". Это так. Надо было прожить непростую жизнь, чтобы оценить свое место в ней, спрессованность времени, когда трагедии сменялись оттепелями, жестокие уроки и разочарования - надеждами и ожиданиями лучших времен, прозрения - новым ослеплением. Уходит время, уходят друзья. И многое видится по-другому.

 Путь, по которому пошел Радий Цимеринов, был более или менее типичен для людей его круга и в известной мере - учитывая время, "эпоху", когда он вступал в самостоятельную жизнь (это был 1948 год),- исключителен. По своим интересам, склонностям, ожиданиям, он был предназначен, не ведая того, стать "мальчиком  для битья". Еще не в школе. Здесь он мог выступать на равных, то есть опираясь лишь на свои дарования и представления, не рассчитывая на чью-либо помощь. Как и многие из нас, он вырос  в семье рядовых советских интеллигентов, где  деятельность отца-художника  и матери, работавшей в научном учреждении, сочеталась с решением непростых житейских проблем - содержание небогатого жилья, очереди в продовольственных магазинах и прочая  "бытовуха".  

 Радик выбивался из повседневного ритма. Он вел себя независимо,  общался с большим кругом товарищей. Среди них он пользовался авторитетом и симпатией. Он был красив, общителен и привлекателен. Он писал стихи и потому заслужил звание поэта. На школьных  вечерах, на которые приглашались ученицы соседних школ (разделение мужских и женских школ в городах - одна из поздних затей стареющего диктатора) ему не было равных в художественной декламации. Вообще он выделялся нестандартным поведением и рассуждениями. И из средней школы, где был кумиром многих девочек, принес этот образ и в университет.

Перед университетом послевоенного времени, особенно его гуманитарными факультетами власть в послевоенные годы ставила свои задачи. Не помним, когда юный марксист прочитал ответ Маркса на вопрос шутливой анкеты: все подвергать сомнению, но стало это для него своего рода исповеданием веры. Нечего и говорить, что приходил этот принцип в очевидное противоречие с подготовкой убежденных "бойцов идеологического фронта", жизненные установки которых задавали последние партийные идеологические постановления. В том числе и в интерпретации отечественной истории, а также в биологии, в философии (или том, что ею считалось) и далее во всем.

Исторический факультет того времени представлял причудливую картину. Гуманитарные склонности, лекции в городском Дворце  пионеров, аудитории которых ломились на нестандартных выступлениях выдающихся ученых (некоторым из них предстоял путь    в ГУЛАГ), споры с друзьями, увлеченными историей, и разговоры со школьными учителями привели Радика на этот факультет.

С одной стороны, свой праздник на факультете справляли идеологические кампании и "открытия", шедшие вослед друг за другом. Университет призван был подготовить молодых специалистов в духе последней версии официальной идеологии и мифических представлений о жизни, которые отсечены были от реального знания о нашей истории, стране и мире. Параллельно разворачивались разоблачения разного рода врагов, нестойких ученых и уклонистов. Придя на  занятия, мы узнавали удивительные вещи. Что генетика, кибернетика и иные современные направления в науке - ходят в услужающих империализма. а занявшиеся ими ученые выполняют позорную роль размывания гранита ленинско-сталинского учения. В фантастическом свете представали известные события нашей истории. Оказывалось, что сожжение Москвы в 1812 г.  было дело рук извергов-французов (а не русского населения, как писали Лев Толстой и Евгений Тарле). Освободительными деяниями объявлялись походы русского войска в Европу в 1813-1814  гг  и учреждение Священного Союза монархий, почти полвека подавлявшего европейские революции. Всех издевательств над устоявшимися представлениями в курсе  истории, не перечислить.

С другой стороны,  эти "новации" вызывали недоумение, а со временем возникла потребность самим разобраться  в происходивших событиях и вернуть им истинный смысл. Первые самостоятельные шаги - не сразу, но шаг за шагом - стали продвигать думающих студентов  к переоценке самых очевидных  нелепостей, табуированных догматов, а затем и к  осторожному пересмотру официальной идеологии. Речь идет о заметной части нашей молодой интеллигенции  тогдашних времен. Тот же путь открывался  и перед Радиком.

На идеологическом диспуте   Цимеринов выступил с докладом о патриотизме советской молодежи. Постулаты докладчика были во многом наивны, но не ортодоксальны. Это выступление чуть не сломало его судьбу. "Старшие товарищи" обрадовались: и на нашем факультете объявился "космополит!" А как раз к искоренению таковых нацеливала развернувшаяся в 1949 году кампания по искоренению "безродных космополитов"  Как может быть, чтобы никому не известный первокурсник мог позволить себе оспаривать великое патриотическое стихотворение Пушкина "Клеветникам России"!? Докладчику состряпали персональное дело, чуть не исключили из комсомола, собирались даже изгнать из университета...Таково было первое столкновение с реальной жизнью в годы взросления. За ним последовали другие.

Но истфак, как и многое другое в нашей жизни, все же был неодноцветен. И годы, проведенные на нем, отложились на всю последующую жизнь. Заметили интерес Радика к предмету, творческое в нем начало, его общую неординарность и  профессора старой школы, сохранявшиеся на некоторых кафедрах. Среди них особую роль сыграл профессор русской истории Борис Александрович Романов. Его роль в нашем общем не только историческом, но и общекультурном воспитании неоценима. Из "романовского гнезда" вышли его ученики, такие известные специалисты-историки, как Андрей Фурсенко, Виктор Панеях, написавший о Романове книгу и издавший наиболее важные его труды, Борис Ананьич, Раня Ганелин и другие... Прибились к дому Романовых и мы с Аллой и Радиком. После бесед у него дома, в которых принимала участие незабвенная его жена Елена Павловна, мы выходили преображенными, и еще долго бродили по улицам, вспоминая прекрасный вечер.

 Окончание Университета совпало с годом смерти Сталина и с началом "потепления" общей атмосферы в стране. Но получил Радик распределение по низшему тогда разряду: учителем истории в железнодорожную школу на ст. Хвойная Новгородской области. В повседневной школьной жизни он находил для себя живые впечатления в общении с учителями, занесенными туда обстоятельствами, учениками и ученицами старших классов. С его общительностью и доброжелательностью он быстро обрел круг новых знакомых. Но недоставало ленинградских друзей. Просветами были поездки в Ленинград на каникулы и свободные от уроков дни. А время было горячее. Обсуждали нахлынувшие проблемы, пересматривали каноны знакомой догматики, а главное - пытались найти ответ на главный вопрос: что же теперь будет? Эти обсуждения становились для него, да и для нас настоящими интеллектуальными праздниками.  Перед каждой встречей тщательно обговаривалась "повестка дня"  предстоявшего разговора. Но пройти ее до конца никогда не удавалось, хотя ему отводилась изрядная часть ночи.

Вспоминается одна из первых таких встреч - в майские дни 1954 г. Мы с Радиком пришли в больницу. где в это время лежала Алла. За прошедший год многое было передумано, переоценено. Я взялся последовательно изложить, к чему мы пришли в пересмотре событий советской истории. Разговор длился несколько часов. Это обсуждение было знаковым  в нашем идейном развороте. Конечно, сегодня многое из сказанного тогда видится наивным, преодоление официоза было неполным, не доведенным до конца. Ведь из университета мы вышли по части советской истории полуобразованными. Но свершился категорический разрыв со Сталиным, сталинизмом. "Мы ему ничем не обязаны, - повторялось рефреном в связи с событиями коллективизации и раскулачиванием, террором 30-х-годов, трагедией первых лет войны,  послевоенными идеологическими кампаниями... Сдвиг в наших исторических представлениях стал необратимым. Дальнейшее продвижение требовало времени, восполнения знаний, полученных в университете, гражданской и интеллектуальной смелости. Этим и предстояло заняться в последующие годы. Но время, поток гремучих событий подгоняли. В близкий круг входили новые люди, складывались новые сообщества. Круг знаний и представлений о стране и окружающем мире менялся взрывным образом.

Позднее мы узнавали, что для многих наших друзей  и сверстников политический перелом, осознание собственного не просто отличия, но решительной противоположности, идейной  несовместимости с существовавшим режимом стали события в Чехословакии. Мы удивлялись - так поздно? Для нашего круга окончательным разрывом стала Венгрия-56. Мы жили политикой, а раз так, события побуждали к действию. Тогда-то произошло первое, наивное "хождение в политику": жаркие обсуждения, выступления в публичных аудиториях, какие подворачивались, писание бумаг, предназначенных для самиздата (хотя и само явление, и его название появились позже). Для многих из нас "кустарные", неумелые инициативы обернулись по-разному. Для нас с Аллой - далеко не худшим в нашем государстве (которое представало в разных обличьях) образом: изгнанием из научных учреждений, многолетним "запретом на профессию".

Радика избавило от прямой репрессии то, что в разгар искоренения "поственгерских" настроений в обществе он еще был в провинции. Но в поле зрения всевидящего глаза родных органов попал и он. "Кто такой Радик Цимеринов?" - как бы невзначай спросил меня молодой следователь в Ленинградском Большом доме"-Мой  товарищ", - ответил я, и на этом разговор закончился. Но впоследствии Радик давал немало поводов к тому, чтобы привлекать внимание КГБ. С небольшой станции Хвойной он перебрался в  Медвежьегорск - все-таки город. Но тянуло в Ленинград. Там были друзья, центры информации и просвещения. Но не было ни самостоятельного жилья, ни достойного места работы.

Вернувшись в Ленинград, он совершил  крутой жизненный поворот - не  стал  пристраиваться к государственной системе исторического образования. Он женился на молоденькой очаровательной  "советской" финке, возвращенной в СССР на условиях послевоенных мирных соглашений  с Финляндией и вошел в круг финских  интуристовских переводчиц, где состояла и Тюне, его жена.  Общение с ними заполнило важную часть его новой ленинградской жизни. Это было ко благу. Но скитание по съемным комнатам жизнь не украшало. И тогда Радик со всей решительностью в очередной раз круто меняет свою жизнь. Вычитав где-то объявление о наборе учеников в строительство, он идет на курсы управления башенными кранами. Наука была нехитрая, и вскоре он с удовольствием обозревает красоты Ленинграда с высоты. Работа эта имела собственную эстетику и приносила известное удовлетворение, поскольку неофит легко освоил технику и неплохо смотрелся в новом профессиональном качестве: он освоил операции затруднительные для менее опытных коллег. Строительная организация, в которую он поступил, принесла молодой семье  обещанную "жилплощадь"- собственную комнату в малогабаритной коммуналке. Здесь она смогла перебиться до тех пор, пока ей досталась квартира, выделенная в новом районе города в порядке "привилегированной" раздачи семье переводчицы Интуриста.

Но ни кран и семейный уют, ни веселая жизнь в дружном кругу интерпереводчиц  не убили в Радике  интереса к тому, чем живет страна. А происходило в ней много интересного. На страницы литературных журналов то и дело прорывалась проза, привлекавшая широкое внимание, стихи, гражданская полемика. Событием общественного значения стало появление в "Новом мире" в ноябре 1961 г. повести Александра Солженицына "Один день Ивана Денисовича" (Радик поймал в каком-то киоске и принес нам журнал, читку которого я тут же устроил у себя на заводе). В 1963 г. , когда ретрограды, потревоженные публикациями Солженицына, стали оправляться и переходить в контрнаступление и стало ясно, что хрущевская "охранная грамота"  писателя уже не обороняет, на страницах "Нового мира" появилось письмо  в защиту другого рассказа А. Солженицина,  Письмо в журнал послали  расточник Кировского завода В. Шейнис и машинист башенного крана Р. Цимеринов.

   Вскоре Радику довелось сменить профессию в третий  и последний раз. Он реализовал свой давний интерес и опыт в фотографии, став оператором на Ленинградской студии документальных фильмов. И здесь - новые друзья, подлинный интерес к делу, профессиональное признание. Сколько нового и интересного узнал и увидел он за время этой своей работы, как исколесил он в экспедициях свою страну!

   Талант и радость общения - очень важные черты Радика, приносившие, конечно, радость и нам, его друзьям. Еще один из кругов постоянного общения Радика получил имя  "Пушкинская" - по адресу небольшой ленинградской квартиры в центре города. Здесь жили чудесные женщины: Наталия Викторовна Гессе, Зоя Моисеевна, Регина, объединенные дружескими и родственными связями. "На огонек" - на Пушкинскую, всегда привечавшую гостей, слетались разные люди: писатели, журналисты, работники издательств и журналов, преподаватели и студенты, их друзья и знакомые. Это было одно из знаковых сообществ ленинградских интеллигентов. Там всех принимали, всех привечали, всегда "угощали" чем-то новеньким: именно там мы впервые услышали песни Окуджавы, Галича, Высоцкого. Там появлялись во время своих наездов в Ленинград до горьковской ссылки Андрей Сахаров и Елена Боннер. Там они узнали и полюбили Радика. Сделанные им в Лениграде снимки Сахарова напечатаны в изданных позднее книгах. Некоторые из них поныне стоят у нас под стеклом на книжных полках.

   Радий Цимеринов был органичен в массовом слое  российских интеллигентов, делавших свою работу, духовно противостоявших партийно-советскому режиму и напряженно обсуждавших события, за которыми, как ждали и надеялись, просматриваются перемены. В годы своей жизни ему довелось выступать в разных ипостасях: студента, учителя, рабочего-строителя, фото- и кинооператора - и везде он становился своим. И не  столько за его профессиональные достоинства, сколько за характер, человеческие качества. Он был воспитанным человеком, как бы от природы. Ему присущи были деликатность, сдержанность, спокойный тон даже при резком разговоре. Доводы и аргументы в споре. Вежливость врожденная, даже в мелочах. Щедрость - в деньгах, вещах, услугах. Умение сохранить спокойствие в сложных ситуациях. Стремление и умение войти в положение. Нельзя представить, что Радик мог унизить человека или нарочно его обидеть. Незлопамятен. Мягок, хотя бывал настойчив, если по делу. Даже когда мы надолго расходились (уехали в Москву, например) - связи не рвались, мы помнили друг о друге и пользовались каждым случаем повидаться... Врезались в память длинные ночные исповедальные разговоры на нашей подмосковной даче, в его ленинградской квартире в последние годы его жизни. Когда перебирались события прошедшей жизни, вспоминалось самое дорогое. интимное, неотрывное. И теперь, когда сказано последнее: прости, мы сохраним как нетленную ценность память и благодарность человеку, без присутствия которого немыслима собственная жизнь.

Алла Назимова, Виктор Шейнис

**

От публикатора

Я был знаком с Радиком с давних пор (наверное, конец 70-х). благодаря Виктору Шейнису и Алле Назимовой, с которыми тогда близко подружился. Мы с ним общались не часто, в основном по случаю приездов Аллы и Виктора из Москвы в Ленинград-Петербург.

Между нами было взаимное тепло и абсолютное доверие, какие проистекают из общности круга друзей и единомышленников.

Лишь одна из встреч была неожиданной – на свадьбе одного из коллег Радика отмечавшейся лет 15 назад на катере в акватории Невы. Общих (по крайней мере для меня) знакомых там было немного, и мы с Радиком как-то «прилепились» друг к другу.

Среди необязательного обмена впечатлениями о нетривиальном свадебном мероприятии, Радик вдруг замолчал и произнес что-то вроде: «А ведь не о чем нам особенно жалеть в своей жизни!».

Как видно, он тогда об этом думал, и вот поделился. Напомню, это было в начале 2000-х, мы оба были в возрасте еще не столь уж преклонном, однако таком, когда уже пора судить: жизнь состоялась / не состоялась.

Прощаясь с Радиком, хочется сказать: это была не суетная и не громогласная, но – ПРАВИЛЬНАЯ, КРАСИВАЯ и ДОСТОЙНАЯ жизнь.

А. Алексеев. 27.08.2017