См. ранее на Когита.ру:

- Октябрьская революция: взгляд из сегодня

**

Б. Докторов – А. Алексееву

Андрей, пожалуйста, посмотри эту еще не завершенную работу... Я начал ее 2 августа  и уже без малого 5 листов... начал случайно.. я уже не начинаю новых интервью...  <…>

Здесь интереснейшая семейная хроника, масса известных нам людей, оценка многих политических событий...
Написал Леонтий и о личной трагедии, попав в автомобильную катастрофу, он получил два перелома позвоночника и к настоящему моменту фактически обезножил... но много сделал и очень хорошо пишет... (15.08.2017).

А. Алексеев – Б. Докторову

<…> Я посмотрел присланное Тобой.

 Л. Б. – человек интереснейший и рассказчик изумительный. Генеалогическая часть его интервью отлично сочетается с биографической. По части первой – в твоей коллекции, пожалуй, нет равноценных аналогов. Что касается биографической, то твой герой оказался в самом солнечном сплетении современного отечественного обществознания. И сам сумел внести в него достойный вклад, при всем свалившемся на него 20 лет назад тяжком нездоровье.

Его рассказ «о себе», действительно, предстает ценным историко-науковедческим эссе, фракталом социологии «в лицах». Критичная и самокритичная рефлексия, героями которой, кроме него самого, оказывается такой букет исторических персон.

Имя Л. Бызова было мне знакомо. Но о таком богатстве личности я не подозревал. Как уж он «уживается» с В. Федоровым во ВЦИОМе – бог весть

Ваше интервью еще не закончено. Но, не дожидаясь его завершения, я хотел бы попросить у Тебя и Л. Б. разрешения на публикацию генеалогической части этого интервью на Когите, в цикле «Социология  «в лицах» (из книги Б. Докторова и не только <…> См. ниже.

Твой – Андр. Алексеев. 16.08.2017

Б. Докторов – А. Алексееву

…Я сообщил Леонтию о твоем предложении. С некоторой задержкой – у него не работал интернет. Семейную хронику Бызова можно публиковать. (24.08.2017)

**

ИЗ ИНТЕРВЬЮ Л. БЫЗОВА Б. ДОКТОРОВУ

Леонтий, мой долгий опыт биографического интервьюирования показывает, что очень ценную информацию о моем собеседнике я получаю из истории его имени и из рассказа о его семье. Кто наделил Вас таким нечастым именем? Возможно, оно – память о ком-либо из предков? Известно ли Вам происхождение Вашей фамилии – Бызов? И вообще, насколько глубоко Вам известна история Вашей семьи?

Вопрос очень своевременный в том смысле, что только что вышел трехтомник в издательстве «Новый хронограф» - «Бызовы Голоса прошлого». В нем я и моя троюродная сестра Т. А. Семенова собрали переписку из нашего рода Бызовых, начиная с 1905 года, военный дневник моего деда Леонтия Алексеевича Бызова 1917 года, воспоминания и дневники, мамины воспоминания уже прошедшего века и т. д. Я почти два года сам все это набирал и сопровождал примечаниями.

Мои предки по линии Бызовых — это разночинная интеллигенция, небогатая и трудолюбивая, чаще всего это преподаватели. Сама фамилия идет от деревни «Бызовы» на Северной Двине в Емецком районе. Мой прадед Алексей Тимофеевич был педагогом, преподавателем русской словесности в Гатчинском сиротском институте, у него было семеро детей, Леонтий — старший сын, второй по счету. Он с ранней юности был увлечен общественными науками, как водилось, был марксистом, особенно ценил Плеханова и Потресова, то есть скорее тяготел к меньшевикам. В 1906 году был арестован за хранение нелегальной литературы, просидел полгода, и вышел с желанием учиться дальше, и в большей степени быть ученым, аналитиком, чем политическим деятелем. Окончил юридический факультет Петербургского университета, работал присяжным поверенным, но по своим интересам все больше тяготел к социологии, читал и комментировал Тарда, Дюркгейма, Зиммеля, у меня сохранились книги с его пометками на полях. Всю Первую мировую он провоевал от звонка до звонка (до марта 18 года), дослужившись до звания штабс-капитана и командира зенитной батареи. В его военном дневнике 17 года хорошо видно, как первоначальная радость от февральской революции стала сменяться все большей тревогой. Разложение армии, происходившее у него на глазах. Он кроет последними словами Ленина, и на выборах в Учредительное собрание голосует за кадетов, не потому что был их сторонником, а в расчете, что они смогут стать главным противовесом большевикам.

В 1919 году он занимается теорией кооперативного движения, и на этой теме становится постоянным сотрудником Института социальной психологии в Москве, который пытался основать философ и социолог профессор Вениамин Хвостов. Ну собственно говоря, не институт в полном смысле слова, а скорее как сказали бы сейчас, «интеллектуальная площадка», где собирался цвет московской и отчасти петербургской интеллектуальной элиты, зачитывались доклады и обсуждались. Бывал и Питирим Сорокин, и Бердяев, и Иосиф Покровский, и бывший министр Временного правительства Николай Некрасов (В. Голгофский) и многие другие. Все протоколы этих собраний хранятся у меня. Среди нескольких постоянных сотрудников, точнее сотрудниц — учениц Хвостова по Высшим женским курсам, была и моя бабушка, Наталья Николаевна Фадеева. Леонтий Алексеевич сделал несколько ярких докладов, его исследование по распространению слухов в военное время, позднее было опубликовано в Германии в журнале Леопольда фон Визе. В феврале 20 года Хвостов повесился, после того как ему нагрубил кассир, выдававший деньги (по воспоминаниям бабушки он испытывал все большую депрессию от тягот военного коммунизма), а в июне Леонтий Алексеевич и Наталья Николаевна поженились. После смерти Хвостова институт еще некоторое время пытался жить, его директором был историк Р. Виппер, но в 23 году был окончательно закрыт. Л.А. написал статью о нем, которую я опубликовал в 2011 году во ВЦИОМовском журнале под названием. «Неформат. Институт социальной психологии в Москве».

Перепечатывая письма и дневники своего деда, я думаю, что поспорил бы с ним мысленно по следующим вопросам:

Зачем так верить К. Марксу и его теориям? А ведь это даже не обсуждалось, это было как бы само собой. А ведь уже в те годы была известна уничтожительная критика экономического учения Маркса, например, со стороны Э. Бем-Баверка, и почему никто из думающей русской интеллигенции не обратил на это никакого внимания?

Зачем было так торопиться со свержением самодержавия? А это тоже было само собой. А ведь в ходе естественной эволюции политический режим мог совершенно спокойно лет за 10-15 стать вполне нормальной конституционной монархией с работающими демократическими институтами.

Зачем надо было поддерживать, напротив, войну с немцами, когда было вполне очевидно, что ничего кроме неприятностей она нам не принесет?

Тем не менее по ряду вопросов проницательность Л.А. просто поражает. Как здорово он раскусил большевиков, хотя потом стал вполне лояльным советским служащим, и по воспоминаниям бабушки, только с самыми близкими друзьями запирался в своем кабинете и говорил все что думает, в частности, что «Сталин достоин эшафота».

У нас в семье, особенно у мамы, был настоящий культ безвременно умершего моего деда. Поэтому неудивительно, что я был назван Леонтием.

Социология в стране оказалась прикрыта вплоть до времен Грушина. Леонтий Алексеевич занялся проблемами организации труда, графическими методами, его поддерживал в то время влиятельный А.К. Гастев, он в 30-е просто чудом избежал репрессий (хотя бесконечно помогал репрессированным друзьям и родственникам, которые подолгу жили в нашем доме в Салтыковке, его родная сестра Ирина была расстреляна в ноябре 37 года после четырех лет заключения; одно время жила дочь расстрелянного маршала Тухачевского Светлана) и умер 55 лет от роду в глухой башкирской деревне, куда он со всей семьей бежал от немцев в октябре 1941 года. Бабушка до глубокой старости работала в будущем ИНИОНе (тогда ФБОН), зав. Отделом предметного каталога. Ну а ее дети, среди которых была моя мама — Софья Леонтьевна Бызова — все очень талантливые ученые, тетя — физик атмосферы, мама — геолог, дядя — физиолог зрения, чл-корр. АН СССР, - все они в те 40-е годы конечно исключали для себя общественные специальности, это было просто невозможно и неприлично. Как говорила бабушка, если видишь в ее библиотеке читателя с особо тупой физиономией, то это наверняка читатель философского зала. Сама же бабушка владела семью языками, и у своего учителя Хвостова писала диплом по философии Томаса Карлейля.

Но моя мама, несмотря на свою специальность, всю жизнь остро интересовалась общественными науками, политикой, сама будучи 100% советским человеком, воспитанном в полном пренебрежении материальными ценностями, в конце 40-х даже хотела убить Сталина на первомайской демонстрации, а потом была диссиденткой, и меня вовлекла в эту деятельность; дома мы с мамой бесконечно перепечатывали самиздат и распространяли среди круга друзей, в том числе некоторое время участвовали в составлении «Хроники текущих событий». Тем более что мамина ближайшая подруга Катя Сахарова была двоюродной сестрой академика Сахарова, мы как бы принадлежали к его кругу. С моим отцом Георгием Петровичем Барышниковым мама никогда не состояла в браке, у него была своя семья в Саратове, он – талантливый изобретатель сейсмической аппаратуры для газовой разведки, работал с мамой в длительной экспедиции в Албании в 52-54 гг., где вспыхнула любовь, и родить ребенка без мужа – был ее сознательный выбор. Она ежегодно уезжала в экспедиции на четыре с лишним месяца, и в это время я был полностью на попечении бабушки.

Наша семья жила в постоянной нужде, но не в нищете. Очень много нам помогал дядя Алеша, во многом заменявший отца. И мама и бабушка как хорошие любители играли на пианино, в основном Бетховена, Моцарта, Грига, Шуберта, и я на всю жизнь сохранил любовь к классической музыке, а как-то в один сезон побывал на 180 концертах. Сегодня много переписываюсь на разных форумах, посвященных классической музыке.

Несколько слов о моих предках по линии бабушки. Ее отец Николай Иванович Фадеев был преподаватель ремесленного дела, начальник железнодорожных училищ — в Севастополе, Николаеве и потом в Москве. Участник революции 1905 года, друг лейтенанта Шмидта, потом его за это понизили, переведя в Николаев. Мать — Софья Михайловна Симзен — из обедневшей дворянской семьи отдаленно немецких корней. Мой отец — Георгий Петрович — интеллигент в первом поколении, про его семью мне мало что известно, я даже не знаю даты и обстоятельств его смерти. Он был тяжело ранен в декабре 41 г. под Москвой, был инвалид с неработавшей ногой. Очень редко удавалось с ним пообщаться, чаще всего на пароходных экскурсиях по Волге, несколько дней.

Леонтий, рассказанное тобой о работе над семейными хрониками весьма интересно и порождает массу вопросов. Во-первых, как, несмотря на все крутые события в истории России XX века, в вашей семье сохранились дневники и письма, охватывающие редкие по своей напряженности и драматизму годы? Кто и где все смог сохранить? Во-вторых, когда у тебя впервые возникла идея все собрать, прокомментировать и издать?

Да, это конечно в первую очередь заслуга бабушки. Уже очень старенькая, почти ослепшая (она прожила 94 года) она очень беспокоилась за сохранность семейного архива, диктовала воспоминания, к сожалению, сил было уже очень мало, и они получились слишком лаконичными. Кроме нашего бызовского архива, на чердаке стояли еще два сундука с архивом дружеской и частично родственной семьи члена ЦК партии правых эсеров Владимира Николаевича Рихтера, умершего от тифа в казахстанской ссылке в 1932 году. Его вдова, Вера Вадимовна, по первому браку жена большевика Николая Николаевича Кузьмина, впоследствии видного советского командарма, друга Тухачевского, расстрелянного по одному с ним делу, жила у нас как друг детства Леонтия Алексеевича с 1934 по 1939 годы, дважды вдова двух «врагов народа», причем не работала, и вся ее семья находилась на иждивении моего деда. Она тоже чудным образом избежала репрессий, перед самой войной уехав на Алтай, чтобы НКВД ее потерял. И ей это удалось. Все это говорит, по какой тонкой ниточке ходил Л.А., человек очень осторожный, но человек «долга».

Когда я нашел в архиве военный дневник Л.А. за 1917 год, у меня было ощущение, что все эти 100 лет к нему не притрагивалась ни одна рука. Возможно, и сам Л.А. забыл о нем, конечно, держать дома дневник, в котором пишется про «омерзительные пляски Ленина» в апреле 1917 года, было не просто опасно, а невозможно опасно.

И я долго не предполагал, что займусь этим архивом. Жаль, что этого не произошло еще при жизни бабушки и мамы, столько накопилось вопросов, на которые ответить теперь некому.

А натолкнула меня на это поприще моя троюродная сестра Татьяна Алексеевна Семенова, в семье Тата. Она — одновременно внучатая племянница Л.А., и родная внучка по матери В.Н. Рихтера. Сама доцент МИФИ, физик. И лет десять назад начала разбирать рихтеровский архив, в компании с обществом «Мемориал», где стала модератором той части портала «Мемориала», которая касается «левых» - СР, меньшевиков, анархистов. Написала книгу о В.Н. Рихтере «Сын вольного штурмана». А потом решила что-то похожее написать и о Бызовых. Приехала ко мне в 2012 г., отобрала часть писем, и постепенно стала их набирать. Я стал делать то же самое с теми, которые остались у меня. Вот так за полтора примерно года все мы и разобрали. Разбирать чужие почерка очень и очень непросто, гораздо сложнее чем просто набирать. А тут еще мы решили делать подробный именной указатель, для чего понадобилось наводить справки о людях, про которых вроде бы и никто не помнил. Тут и племянница Мартова Женя Цедербаум, и жена командира Л.А. - Лидия Виссарионовна Зинкевич (одновременно сестра министра путей сообщения Временного правительства Николая Некрасова) , обвиненная в участии в первом покушении на Ленина в январе 18 года («заговор георгиевских кавалеров»), впоследствии белогвардейка, жившая в Харбине, и в 37 г. депортированная в СССР и расстрелянная на полигоне под Воронежом. И письма из заключения (Суздальский политизолятор, Верхне-Уральская тюрьма) любимой сестры Л.А. маминой тети Ирины. В письмах их живой голос, когда они еще не знали как сложатся их судьбы, а на вышних весах уже все было измерено. Я очень увлекся погрузившись в мир чужих судеб. И невероятно повезло с издателями (Л. Янович), превосходно и совершенно бесплатно все это издавшими, на деньги спонсоров, тиражом в 550 экз. Мамины воспоминания, в которых сплетаются семейные события, ее геология и судьба страны, стали связующим звеном между разными поколениями Бызовых. Они занимают почти 400 страниц, и к ним тоже мы составили комментарии и указатели.

Та часть архива, которая касается поздней деятельности Л.А., - это его записки и работы по графическим методам, теории управления и пр., меня занимала меньше. Но и тут нашелся ученик Г. Щедровицкого Максим Оссовский, который этим заинтересовался и забрал себе. Так что и эта часть архива оказалась пристроенной.

Леонтий, конечно, мы вскоре перейдем к собственно биографическому разделу нашей беседы, но как человек, уже давно занимающийся историей российской социологии, не могу нейтрально относиться к твоему рассказу о содержании книги «Бызовы. Голоса прошлого». В частности, меня заинтересовали сказанные выше слова: «Все протоколы этих собраний хранятся у меня». Во-первых, кроме всего прочего, В.М. Хвостов – один из первых российских исследователей общественного мнения, потому спрошу нет ли в этих протоколах обсуждения тематики, относящейся к теории общественного мнения? На сайте ozon.ru я нашел сообщение о выходе названной книги, действительно, издана она прекрасно. И можно понять, что в вашем семейном архиве есть не только документы, но и фотографии. Пожалуйста, если это так, опиши немного этот раздел архива. И (пока) еще один вопрос, не думал ли ты сам и твой соавтор о передаче тех или иных частей архива в государственное хранение или в тот или иной внегосударственный фонд?

Протоколы — это толстая папка с подробным изложением доклада и его обсуждения. Написаны рукой любимой ученицы Хвостова, Людмилы Дмитриевны Баршевой, человека с трагической судьбой. После гибели Хвостова, она видимо была в него влюблена, стала отказываться есть, ощущала себя виноватой в его смерти, ее положили в психиатрическую клинику, где она вскоре и умерла. Бабушка потом всю жизнь опекала ее младшую сестру Таню. Среди протоколов — более 300 заседаний, есть менее интересные, когда обсуждались рефераты, есть очень интересные. С участием тех же Бердяева и Сорокина. Лишь один раз ими заинтересовался в 11 году питерский исследователь Денис Федоров, но лишь в связи с докладами Николая Витке, объектом его исследования. Витке сейчас считается классиком советской школы теоретиков управления. Он и познакомил Леонтия с Хвостовым. Потом они поссорились уже в конце 20-х годов из-за конфликта с Е. Розмирович, женой Крыленко, их общей начальницей в Институте организации труда. Тогда из-за этого конфликта Л.А. потерял работу, и до конца жизни работал лишь почасовиком.

Был ли В.М. Хвостов исследователем общественного мнения? Да, наверное, но не в нашем сегодняшнем понимании. Никаких анкетных исследований конечно не было, скорее оно исследовалось в умозрительном плане. Не думаю, что речь шла и о каких-то методиках. Но вот Леонтий Алексеевич где-то году в 22 первым в России пытался применить придуманный в Америке метод бюджета времени, и мучал всех родственников чтобы они фиксировали все расходы времени. Об этом писал в своей книге В. Артемов. Хвостов был книжным профессором, кантианцем и правоведом, был очень трудолюбивый, накатавший за короткую жизнь гору толстенных томов, но, как пишет бабушка, ему не хватало оригинальности мысли. Может быть, это и несправедливо. Я конечно очень бы хотел пока жив пристроить эти протоколы в хорошие руки, вдруг кто-то захочет писать диссертацию по Хвостову, отдал бы и в Институт социологии, да там сейчас полный бардак, из-за реорганизации, и что с ним будет, никто не знает. Перечень протоколов приводится в приложении к статье Л. А. Бызова, которую я, как писал выше, опубликовал во ВЦИОМовском «Мониторинге» в 2011 году. Ссылка на эту статью есть и в Википедии на статье «Вениамин Хвостов».

Фотоархивы в моем распоряжении есть лишь в период после женитьбы Л.А.и рождения старшей дочери, то есть с 21 года. Более ранние фото нашлись у кого-то из других родственников. Они касаются молодых лет Л.А., его военной службы и т. д. Что же до Хвостова, то я нашел в сети лишь единственное коллективное фото с ним примерно 1911 года, когда он в составе большой группы профессоров покинул МГУ в связи с протестом против политики Кассо. Нет у меня фото и Института социальной психологии, бабушка пишет, что он занимал небольшой особнячок на Сивцевом Вражке. Недалеко от квартиры самого Хвостова. Видимо, у него какое-то время были спонсоры, в основным из потребкооперации, денег хватало на небольшую зарплату нескольким сотрудницам, покупку книг, ну на эмпирические исследования, конечно, денег хватать не могло. Не думаю, что и Питирим Сорокин их проводил в революционной России. Скорее эмпирика ограничивалась жанром очерка, а в основном обсуждалась методология.

Перейдем к собственно биографическим вопросам. И начнем вот с такого: «Когда и как тебя в вводили в прошлое семьи, ведь эта история включала такие имена и такие события, о которых до перестройки во многих семьях предпочитали молчать».