01.01.2014 | 00.00
Общественные новости Северо-Запада

Персональные инструменты

Блог А.Н.Алексеева

Артефактуальная деятельность, персональный архив, историческая идентичность

Вы здесь: Главная / Блог А.Н.Алексеева / Тексты других авторов, впервые опубликованные А.Н.Алексеевым / Артефактуальная деятельность, персональный архив, историческая идентичность

Артефактуальная деятельность, персональный архив, историческая идентичность

Автор: И. Крайнева — Дата создания: 28.04.2016 — Последние изменение: 28.04.2016
Участники: А. Алексеев
Статья, эксклюзивно подготовленная для Когита.ру кандидатом исторических наук, сотрудником Института систем информатики Сибирского отделения РАН, по материалам доклада на 14-х Биографических чтениях памяти В. Иофе (20-22 апреля 2016).

 

 

 

 

И.А. Крайнева

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ В КОНТЕКСТЕ ПЕРСОНАЛЬНОГО АРХИВА

 

Лаборатория САПР и А СБИС, Институт систем информатики СО РАН, Россия, Новосибирск

e-mail:  cora@iis.nsk.su

 

Работа выполнена в рамках Комплексной программы СО РАН II.2 «Современные тенденции в актуализации исторического опыта формирования идентичностей в Сибирском регионе» (АААА-А16-116040760050-6). Данная статья является переработанным вариантом публикации И.А. Крайневой «Персональный архив ученого как феномен исторической идентичности» // Вестник Томского государственного университета. Культурология и искусствоведение. 2015. № 2 (18). С. 135-142.

 

Краткая аннотация: В статье рассмотрены механизмы создания и реализации потенциала персональных архивов ученых как проявление идентичности и историчности, как способа ориентации человека в мире. Создание архивов классифицируется как потребность социально-культурной и профессиональной идентификации и обусловлено желанием подчеркнуть индивидуальность за счет расширения идентифицирующих дескрипций, которые материализованы в различных свидетельствах. Поскольку историческая индивидуальность субъектов может быть отображена с помощью историй (нарративов), эти истории рассказываются ими самими или их биографами на основе обращения к артефактам, собранным в архиве. Анализ использования архивов в исследовательской практике позволил проследить процесс «замещения» индивида артефактами его архива. На данном этапе происходит конструирование нарративного субъекта методом биографического исследования.

 

Последнее время в теории современной культуры большое внимание уделяется проблеме трансформации памяти: национальной, локальной, индивидуальной [1]. В этой связи актуализируется проблема архивов как феноменов культуры, как хранителей памяти, и в то же время как средства ее регулирования, легализации памяти и забвения. Ужесточение контроля над архивами, включение механизма жесткого регулирования доступности информации входит в противоречие с задачами исторической науки, стремящейся к постижению прошлого на базе широкого круга источников. Но существует возможность «проникновения» сквозь стены архивных собраний в Интернет, где нам удалось разместить некоторые коллекции документов, с которыми автор работает в течение последних 15 лет. В данной статье рассмотрен феномен персональных архивов ученых, созданных в прошлом веке. Помимо того, что создатели архивов явно рассчитывали на то, что документы будут сохранены и изучены, они вкладывали в них определенные смыслы, придавали им значения, которые мы должны понять и транслитерировать. Это электронные архивы математика и программиста академика Андрея Петровича Ершова (1931-1988) (1), математика и кибернетика, члена-корреспондента Алексея Андреевича Ляпунова (1911-1973) и физика-теоретика, доктора физико-математических наук Юрия Борисовича Румера (1901-1985)  (2), созданные в Институте систем информатики им. А.П. Ершова СО РАН (Новосибирск).

Многолетний опыт работы с персональными архивами ученых заставил задуматься, какие механизмы задействованы в процессе создания архивов, что ими движет? Некоторое объяснение может быть сформулировано в терминах идентичности/идентификации и историзма, в личностном обретении историчности через идентификацию особого рода – формирование коллекции артефактов, архива. Ученый реализует себя в науке через публикации, общение с коллегами и учениками, институции. Но ему требуется и другая форма идентификации, подтверждения своей причастности не только научному сообществу, но и тем общественно или личностно значимым событиям, в которых он участвовал. Иначе говоря, потребность в идентификации обусловлена желанием подчеркнуть свою индивидуальность за счет расширения идентифицирующих дескрипций, которые материализованы в различных свидетельствах. Таким образом, предмет исследования данной статьи – формирование исторической идентичности.

Вся предыдущая история изучения феномена идентичности в социальных науках демонстрирует нацеленность на нее, как преимущественно на интериорную сущность, которая реализуется через поведенческие практики в коммуникативных пространствах. Различают идентичность коллективную (территориальную, политическую, национальную, конфессиональную, профессиональную, гендерную, гражданскую и т.д.) и индивидуальную, личностную. Понятие идентичности связывают со становлением понятия «индивидуальное» в различных дисциплинарных контекстах, а также с конституированием в европейской традиции дискурсов «различия», «инаковости», «аутентичности» и «Другого» [2. С. 382].  Поначалу различные дисциплинарные понимания идентичности в неклассической логике, в постнеклассической философии и в социогуманитарном знании (социология, антропология, психология) с конца 1960-х практически объединились в постструктуралистско-постмодернистской практике в единое универсальное понятие [3. С. 139]. Однако и роль предметного мира в формировании идентичностей исследована Д. Суджичем через их дизайн: банкнот и одежды как отражения национальной идентичности, архитектуры церквей – религиозной, униформы – социально-профессиональной и так далее [13. С. 2, 95, 98].

Немецкий философ Герман Люббе, говоря о природе индивидуальности, полагал, что «смысл определения историй как процессов индивидуализации систем можно заострить и усилить путем различения числовой и исторической индивидуальности» [4. С.108]. Числовой индивидуальностью по Люббе обладают объекты технических серий, их различают с помощью символов, имен или номеров. Административная регистрация граждан также является числовой индивидуальностью. По мнению Люббе, «именно истории позволяют идентифицировать любые системы» (технические, биологические, социальные), установить их историческую индивидуальность [4. С.109]. «Истории» могут быть закреплены в артефактах: царапинах на автомобиле, наградах, сувенирах и документах.

Люббе рассмотрел процесс обретения исторической индивидуальности (идентичности) как артефактуальную деятельность. Он отметил небывалый всплеск историзма в современном мире, который выражен в беспрецедентной по размаху и интенсивности культуре историографического изображения собственной и чужой идентичности, в музейной деятельности. Историзм современного общества связан, по его мнению, с реакцией на динамичный рост знания, рост «реликтов цивилизации», когда под грузом новизны возникает дискомфорт восприятия действительности. Общество, как и отдельный человек, реагирует на ускорение прогресса своеобразным отторжением нового, консервативно. Отсюда расцвет архивно-музейной культуры, охрана памятников старины как поиск компенсации цивилизационной динамике: «С помощью культивирования музейных ценностей люди стремятся сохранить свою идентичность, генетически прослеживая связь истока с современностью. Таким образом, историческое сознание реально компенсирует издержки и нагрузки прогресса…» [5. С. 90].

В то же время, очевидно, что историческую идентичность нельзя объяснить только компенсаторными механизмами адаптации к цивилизационной динамике: индивид является актором своей истории, ее творцом. И он находит выход в идентификации своей личности в истории через определенный набор артефактов, которые надеется передать будущему в качестве исторических источников. Он стремится «попасть в историю», выполняет определенную миссию, связанную с осознанием непреходящей ценности его исторической индивидуальности. Биографические нарративы, истории как «замещение» ушедших идентичностей возникают на реальных артефактах, аккумулированных в различных хранилищах, в том числе в архивах.

Итак, истории помогают понять уникальность идентичностей. Как полагал Ф. Анкерсмит, «… в нашем мире свойство конкретной вещи быть индивидуальной является, по-видимому, необходимой предпосылкой ее истории» [6. С.169]. Но индивиды стремятся обнародовать свои истории не просто рассказывая их, а подтверждая отсылкой к артефактам, архивным документам, памятным сувенирам, фотографиям, видео и аудиозаписям. Поскольку действующий субъект (в нашем случае ученый) историчен, опирается в подтверждении идентичности на весь свой прошлый опыт, он путем архивации подтверждающих дескрипций пытается сохранить связь между прошлым и будущим. Сохраняя артефакты, пригодные для будущего рассказа, нарративной истории, он формирует и поддерживает культуру будущего историографического описания не только собственной, но и коллективной идентичности, той референтной группы, с которой он психологически себя связывал, которая влияла на формирование его социальных установок и ценностных ориентаций.

Поскольку осмыслению в качестве идентифицирующих сущностей подвергаются архивы ученых, рассмотрим их назначение как составляющей инфраструктуры этой профессиональной референтной группы, части наследия ее интеллектуальной культуры. Теория референтной группы, по отношению к которой происходит самоидентификация индивида, наиболее полно разработана Р.К. Мертоном [7]. Именно в референтной группе проявляется определенный конформизм индивида, формируются модели референтно-группового поведения. Поскольку правила поведения в референтной группе предписывают определенные нормы профессиональной рефлексии, индивид воспринимает их, чтобы реализовать свой потенциал в конкретном интерсубъективном пространстве. Научный персональный архив в таком случае является результатом профессиональной рефлексии интеллектуалов, отражением их истории, выраженной в материальном режиме. И хотя, как правило, фондообразователь конкретизирован, известно его имя, архив по своему содержанию часто выходит за рамки персональной идентичности.

Ориентация индивида на ценности и нормы референтной группы может быть артикулирована и как адаптационный механизм, посредством которого индивид входит в конкретное социально-культурное пространство. В этом случае реализуется стратегия использования всех средств социально-культурного окружения для более комфортного существования индивида. По мнению А.Я. Флиера «человек нуждается в групповой форме жизнедеятельности как более надежной, в самоидентификации с данной группой – ощущении себя неотъемлемой частью коллектива, номинальным совладельцем коллективной собственности, а главное существом, социально востребованным и одобряемым этим коллективом» [8. С. 201]. Адаптационные возможности идентификации позволяют сохранить индивидуальность в социуме за счет накопления и использования эмпирического опыта, переходящего в рациональное действие [9. С.176]. В определенных обстоятельствах формируются устойчивые социально-профессиональные формы рационального действия и достижения результатов, например, научные школы, которые могут играть роль адаптационных инкубаторов для вновь инкорпорированных индивидов.

Еще более глубокие уровни культурно-антропологической динамики идентичности прослежены А.А. Пилипенко с позиции смыслогенетической теории [10. С.147] (3). Он подверг анализу явление партиципации как экзистенциального психического состояния, в котором «сознание ситуативно переживает свою слитность (нераздельность) с чем-либо изначально ему иноположенным» [9. C.150]. Исследуя типологию партиципационных ситуаций, ученый акцентирует внимание на партиципационной привязанности к вещам, как экзистенциальном явлении [10. С. 158-161]. На наш взгляд, именно придание вещам значимых для индивида смыслов заставляет людей определенного склада, уровня образования и социального статуса от экзистенциально ориентированного «природнения» переходить к осознанной артефактуальной деятельности, конструированию материальной среды, закрепляющей идентичность в вещах (артефактах). В таком случае идентичность – уже не только интериорный социокультурный атрибут, но и феномен, имеющий выход в материальный мир, наделенный семантическим содержанием.

Идентификация актуализируется как процесс приобретения и смены идентичности, как способ социального бытия. Что же происходит в процессе идентификации ученого в нашем случае, посредством формирования его архива? Происходит постепенное «замещение» субъекта (или вмещающего его коллектива) артефактом. Следом запускается механизм перехода к историческому нарративу, который может быть порожден в отсутствии субъекта-фондообразователя. Это делает возможным возникновение исторической дисциплины – биографики, если мы задались целью написать биографию, или шире – историю науки, если архив принадлежит ученому. Собственно, реализуется та программа, которая была «запущена» с момента формирования архива, программа его нарративации. Наиболее полно эта программа воплощена в архиве А.П. Ершова. Этот архив – яркое свидетельство того, что его создатель понимал смысл своей архивной деятельности, видел назначение корпуса документов, который он сформировал, в фиксации изменений культурного опыта, происходящего под влиянием технологических изменений, а существовавшая система хранения научного наследия ученых убеждала его в том, что архив будет использован  (4).

Формирование архивов, которые мы рассматриваем как экстериорный феномен, происходит преимущественно в рамках профессиональной деятельности, хотя они могут содержать документы, отражающие семейные, культурные, экономические связи фондообразователя. Но именно реализация интеллектуального потенциала индивида важна для него, она является смыслом жизни и его активности в социуме. Об этом есть важное свидетельство, например, в архиве А.А. Ляпунова, который в годы Великой отечественной войны был мобилизован в пехоту, и как математик не представлял своей полезности, пока не перешел в артиллерию. Ю.Б. Румер в заточении (1938-1948) читал лекции по теоретической физике своему сокамернику – молодому человеку, арестованному со студенческой скамьи. Тем самым он пытался сохранить свои профессиональные навыки привычным для него средством, передать свой опыт тому, кто мог его воспринять и сохранить уже без Румера [11]. Тем самым ученик становился живым идентификатором его исторического бытия. Данные наблюдения приводят к выводу, что профессиональная деятельность играет решающую роль в формировании исторической идентичности.

Аналогии артефактуальной деятельности индивида по созданию «ценозов артефактов» находим в рассуждениях А. Ваганова о феномене коллекционирования [12]. Он отмечает в частности, что коллекционирование играет важную роль в жизни людей, реализуя по И.П. Павлову «рефлекс цели», стремление к обладанию определенным раздражающим предметом. Но усилия коллекционера направлены на собирание артефактов, созданных Другим, и в этом отличие коллекции от архива. В случае научного социума архив может быть дополнен т.н. исследовательской коллекцией, как у А.А. Ляпунова, который собрал внушительную минералогическую коллекцию, что отражало его интерес к «землеведению», как он  определял предмет естественнонаучного профиля, созданный им в Физико-математической школе НГУ (5).

Более тесна связь феноменов архива и коллекции в мотивах, которые руководят их создателями. Можно выделить два типа мотивации. Мотивация открытая, о которой сказано выше: расширение идентифицирующих дескрипций, которые материализованы в различных свидетельствах (артефактах), что позволяет личности обрести историчность, причастность знаковым событиям, рассказать свою историю в случае создания архива. Материализация в коллекции рефлекса обладания у коллекционера – феномен также из ряда открытой мотивации. Мотивация скрытая: попытка обмануть Хронос (игра со смертью, обретение символического бессмертия): вещи живут дольше людей.

Итак, архивы ученых как феномен интеллектуального сообщества представляют собой дискурсивный канал между индивидом и его исторической идентичностью. Архивы позволяют особенно четко понять смысл процессов индивидуализации, поскольку именно они закладывают возможность увидеть уникальность исторической индивидуальности в совокупности идентифицирующих дескрипций. Тем не менее, нарративы, созданные на основе этих архивов разными исследователями, будут отличаться друг от друга. Значит ли это, что мы получим несколько идентичностей? На это ли рассчитывал фондообразователь, тщательно укладывая документы в папку? Несмотря на физическую уникальность фондообразователя, артефакты, тем не менее, полны скрытых смыслов, видимых одними и не замеченных другими биографами, поскольку даже при жизни у каждого индивида есть несколько «версий» самого себя. Поэтому при создании биографии, конструировании нарративного субъекта, различие будет касаться акцентов, расставленных при прочтении смыслов, которые индивид придавал артефактам. Личностная идентичность, базирующаяся на единстве имени и персональной истории, отложенной в артефактах, послужит основанием для  создания нарративного субъекта.

И последнее. Архив как проявление идентичности существует в историческом времени на материальных носителях. В последнее время все большую актуальность приобретают скрытые архивы, архивы, хранящиеся на электронных носителях, в чем есть риск их полной утраты после ухода индивида-фондообразователя (виртуализация деятельности).  Последний, как будто, уже не заботится о своей истории и своем «нарративном бытии». Необходимо задуматься, имеем ли мы дело с атрофией идентичности, или переходом ее в иное состояние, нами пока не осознанное? Имеем ли мы дело с реакцией на динамику цивилизации, когда индивид не успевает задуматься о вечном, находясь в плену скоростей? Приведет ли это к новым типам идентичности, как в экзистенциальном, так и в материальном режимах?

Обращение к интериорному феномену идентичности в его проявлениях экзистенциальной и социально-дисциплинарной природы – личностном и профессиональном, прослеженный через экстериорный феномен персональных архивов ученых выводит исследование на уровень соотношения материального и экзистенциального. Если верна идея формирования архива как собрания идентифицирующих дескрипций, то можно предположить, что будет верна и обратная процедура: на основе понимания смыслов, которые индивид придавал артефактам, осуществить поиск выхода в историческую ретроспективу.  Это, в свою очередь, приводит к реализации исследовательской практики «возрождения» индивида через артефакты его архива. Архива, соотнесенного с реальной социокультурной практикой уже не аутентичного, а нарративного субъекта, конструирование которого является задачей исторической биографики. Тем самым мы показываем, что понимаем мотивы создателей архивов.

 

Литература:

 

  1. Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика. М.: Новое литературное обозрение, 2014. 328 с.
  2. Абушенко В.Л. Идентичность. Всемирная энциклопедия. Философия. Гл. ред. А.А. Грицанов. М.-Мн., 2001. С. 382.
  3. Абушенко В.Л.  Проблема идентичностей: специфика культур-философского и культур-социологического видения// Вопросы социальной теории, 2010. Том IV. С. 128-146.
  4. Люббе Г. Историческая идентичность (1977)// Вопросы философии, 1994. №4. С. 108-109.
  5. Плотников С.Н. Реабилитация историзма. Философские исследования Германа Люббе// Вопросы философии, 1994. №4. С. 87-93.
  6. Анкерсмит Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков. Пер. с англ. Под науч. ред. Л.Б. Макеевой. М.: Идея-Пресс, 2003. 360 с.
  7. Мертон Роберт К. К теории референтно-группового поведения / Пер. с англ. В.Ф. Чесноковой // Референтная группа и социальная структура / Под ред. С.А. Белановского. М.: Институт молодежи, 1991. С.3-105.
  8. Флиер А.Я. Культурология для культурологов. М.: Академический проект, 2000. С. 201.
  9. Орлова Э.А. Концепции идентификации/идентичности: антропологическая трактовка// Вопросы социальной теории, 2011. Том V. С. 170-192.
  10. Пилипенко А.А. Идентичность: смыслогенетические основания// Вопросы социальной теории, 2010. Том IV. С. 147-170.
  11. Крайнева И.А. Электронная историческая фактография: от создания архива к его научной интерпретации (на основе архива Ю.Б. Румера). Новосибирск, Препринт ИСИ СО РАН, № 177. 2015. 84 с.
  12. Ваганов А. Г. Коллекционирование как форма проявления исследовательского инстинкта ученого// Социология науки и технологий, 2015. № 3. Т.6. С.91-104.
  13. Суджич Д. Язык вещей. М.: Strelka Press, 2013. 240 с.

 

(1) URL: http://ershov.iis.nsk.su  (01.04.2015).

(2) URL: http://odasib.ru  (01.04.2015).

(3) Автор не разделяет некоторых положений теории, в частности в той части, где А.А. Пилипенко утверждает, что культура не решает адаптационных задач человека, хотя она и охватывает его надбиологические проявления. Целеполагание культуры как субъекта также подвергается мною сомнению.

(4) После кончины своего учителя А.А. Ляпунова Ершов принимал участие в работе комиссии по сохранению научного наследия Ляпунова.

(5) http://odasib.ru/OpenArchive/Portrait.cshtml?id=Xu1_pavl_635766969644249164_14923

 

comments powered by Disqus