Отчет Гринпис России:

«ЭТО У ВАС ПРИРОДА, А У НАС — КОРИДОР КОММУНИКАЦИЙ»

Эксперты Гринпис России отправились в сердце российской нефтедобычи — Ханты-Мансийский автономный округ — с проверкой. Этот регион — чемпион страны по нефтяным разливам. Промчав по бездорожью на серебристых джипах в весёлой компании остроумных нефтяников и неутомимых чиновников, мы обследовали нефтяные разливы и узнали, сколько стаканов чёрного золота выпивают по утрам сотрудники «Роснефти».

* * *

Маленькие люди, или Большая нефть
В августе 2015 года, спустя месяц после аварии, экспедиция Гринпис отправилась в Западную Сибирь, чтобы проверить, действительно ли ликвидирован разлив под Нефтеюганском, и посмотреть, как вообще живётся сибирякам рядом с большой нефтью.

Год назад под Нефтеюганском, третьем по величине городом в Ханты-Мансийском автономном округе, произошла крупная авария: нефть из лопнувшей трубы хлынула в воду, и паводок разнёс её по окрестным лугам. Пострадали и участки местных фермеров и дачников. Экспедиция Гринпис России обнаружила нефтяное загрязнение на поверхности воды и почвы общей площадью более 100 футбольных полей.

«Роснефть», по вине которой случился разлив нефти, сперва делала вид, что ничего страшного не произошло. Однако убедить всю Россию в том, что от загрязнения пострадало лишь 4 гектара (а не 150), компания не смогла. Тогда нефтяники принялись рапортовать о ликвидации разлива: 23 июля они отчитались, что убрали 95% загрязнения, а именно 166 кубометров нефтяной эмульсии и 444 кубометров загрязнённого грунта.

К счастью, уйти от ответственности «Роснефть» не смогла. В марте с неё взыскали серьёзный штраф — 238 миллионов рублей. Но точку в истории разлива под Нефтеюганском ставить рано: далеко не все местные жители получили полную компенсацию, а с берегов протоки Чеускина по-прежнему убирают загрязнение.

Спустя год после аварии мы вновь отправились в Ханты-Мансийский автономный округ, чтобы увидеть всё своими глазами.

Если не приглядываться, разлитой нефти под Нефтеюганском будто бы нет. Но, увы, она не исчезла без следа. Просто весенний паводок смыл нефть, и теперь она отравляет природу где-то чуть дальше от Нефтеюганска, вдали от людских глаз.

Однако слишком долго искать «нефтяру», как называют её местные, нам не пришлось. Проезжая мимо прибрежной рощи, мы увидели, как из неё вынырнул оранжевый самосвал. Подозрения быстро подтвердились: на поляне, скрытой со всех сторон зеленью, ютились ещё несколько «Камазов». Экскаватор, ковш которого был перемазан в нефти, неторопливо наполнял грузовики загрязнённым грунтом.

Пока бригадир в чёрно-жёлтой униформе «Роснефти» созванивался с начальством, мы успели узнать, что с берега вывезли уже около 2 000 тонн нефтезагрязнённого грунта. Ещё рабочие выкрасили побелкой испачканные нефтью стволы берёз. Внятно сказать, чем это помогает несчастным деревьям, они не смогли. Неизвестно и то, сколько ещё будет продолжаться ликвидация последствий разлива, хотя официально она уже завершена.

* * *

Вечером мы заглянули к огородникам из товарищества «Заря», участки которых год назад сильно пострадали от разлива. Они до сих пор не теряют надежды на справедливую компенсацию, хотя ажиотаж вокруг аварии давно спал.

Пётр, дом которого стоит недалеко от воды, пригласил нас внутрь. На кухонной плите до сих пор видна чёрная полоса. Нефти здесь было по колено. «Пока был паводок — всё это стояло. Спала вода — нефть осталась. В результате чёрные стены, полы, просто всё, — сетует Пётр. — Мы пожаловались. Единственное — рекультивацию земли провели. Но по домику год прошёл и движений абсолютно никаких. Мы сами не убираем, потому что не знаем, как будет в дальнейшем. Они придут и скажут “а у вас всё хорошо, что вы от нас хотите”».

По словам его соседки Любови, нефтяники не явились на процедуру оценки ущерба. «А теперь “Согаз” заявляет, что мы подкупили независимых оценщиков. Но всё же налицо. Они сделали рекультивацию, завезли землю, слава Богу. С боем, но завезли. А остальное-то! И у нас все полы в нефти, и душевая кабина. Многое приходилось самим оттирать. У нас забор был, а теперь они говорят “мы и не обещали вам его восстанавливать”. Тянут уже год».

После того как на огород завезли землю, специалисты должны были ещё раз брать пробные анализы. Этого никто не сделал, но Любовь это не расстраивает: «Мы рады хоть посадить. Тот год у нас пропал, мы всё закупали. Жить в своём доме и покупать — это очень накладно. Мы здесь постоянно живём. И когда разлив был, жили здесь. Мостки сделали и ходили», — делится невзгодами дачница.

* * *

В золотых лучах необычайно красивого сибирского заката встретить гостей грациозно вышла пятнистая кошка Мура. Её хозяйка вздохнула: «В том году столько ондатр было, а в этом году вообще нет, ни одной нет». Здешнюю природу искалечили на её глазах. «Родители наши и мы ещё как-то захватили. А молодёжь вообще “ой, это нельзя пить, это нельзя есть, это нельзя трогать”. Нефтяники смеются, что оно всё экологически чистое», — продожает Любовь.

Независимая оценка ущерба её имуществу — 400 с лишним тысяч, а выплатили ей пока лишь 78, причём неизвестно, за что именно. «Мы обращаемся, просим сказать, почему нам выплатили столько, что в эту компенсацию вошло. Но они не дают такого ответа, и мы не знаем, что уже можно заменить — испачканный пол, забор или душевую кабину».

Непонятно, на чью помощь могут рассчитывать пострадавшие: «Отношение было совсем другое в том году. А теперь они говорят “мы всё сделали, что вы хотите”. Мы и Комаровой (губернатор ХМАО) писали, и Путину писали, а заявление на нижние чины переправляют, и всё так же и остаётся…».

От местных СМИ они поддержки точно не дождутся: «У нас всё взаимосвязано. Мы когда на телевидение обращались, чтобы осветили это в прессе, они сказали, что у них спонсор “Роснефть” и руку дающего кусать нельзя. И всё здесь “Роснефть” спонсирует».

* * *

Конечно, «Роснефть» — не единственная корпорация, которая орудует в Ханты-Мансийском автономном округе. Другой крупный игрок — компания «Сургутнефтегаз», которая сейчас пытается получить доступ к самым ценным участкам природного парка «Нумто», часто козыряет своими высокими экологическими стандартами. За весь 2014 год (более свежей статистики по всей России пока нет) у неё якобы произошёл всего один разлив нефти, тогда как у «Газпромнефти» и «Лукойла» — сотни и тысячи. А раз так, то ханты и лесным ненцам, стойбища которых расположены в природном парке, нечего бояться.

В прошлом году между «Сургутнефтегзом» и коренными был ещё один громкий конфликт: нефтяники подали в суд на хранителя священного озера Имлор Сергея Кечимова, обвинив его в угрозе убийством. Сам он отрицает обвинения и считает, что они связаны с тем, что он мешает освоению месторождения. Противостояние последнего ханта с озера Имлор с компанией продолжается давно, Сергей замечает каждую оплошность компании и не даёт им жить спокойно.

В ноябре Гринпис России отправил в надзорные ведомства жалобу на 36 экологических нарушений, обнаруженных на родовых угодьях Кечимова, в 90 километрах от Нефтеюганска: нефтяные разливы, строения браконьеров и передавленные водотоки. Строения браконьеров мы осмотрели вместе с инспекторами Природнадзора прошлой осенью, а теперь пришёл черёд остальных нарушений.

Сами нефтяники принялись искать сравнения: «как свадебная процессия, только шариков не хватает», «как в кино, колонна наркомафиози по пустыне пылит».

Дорога от Сургута до КПП, где нас уже ждёт Сергей Васильевич Кечимов, занимает несколько часов. Здесь нас пересадили в джипы «Сургутнефтегаза», чтобы проехать дальше нужен пропуск.

Внедорожники — это не только понты нефтяников. Двигаться по месторождению на обычном автомобиле трудно, ведь качественный асфальт скоро сменяется разбитым, а местами вообще нужно ехать по песчаным насыпям. Кечимов на своей Ниве почти сразу отстал.

Кавалькада из почти десятка серебристых «крузаков», мчащихся по бездорожью ради рядовой проверки, выглядела странно. Сами нефтяники поняли это и принялись искать сравнения: «как свадебная процессия, только шариков не хватает», «как в кино, колонна наркомафиози по пустыне пылит». Наркомафиози, которые держат страну на нефтяной игле.

Большинство нарушений, отмеченных Кечимовым — передавленные водотоки. Казалось бы, что особенно страшного в том, чтобы построить дорогу? Наоборот, дорога воспринимается большинством людей как что-то хорошее. Но в краю тысяч болот, речушек, озёр и ручьёв такие «удобства» наносят природе серьёзный ущерб. Вода не может двигаться по привычным маршрутам, и с одной стороны дороги её становится слишком мало, а с другой — слишком много. В итоге вдоль обочин стоят зловещие ряды мёртвых деревьев. Чтобы этого не происходило, под дорогой должны прокладывать трубы, пропускающие воды, но они не всегда работают так, как надо.

Из-за этого один и тот же диалог повторялся снова и снова: Кечимов говорил, что очередную трубу нужно переложить выше или ниже, а нефтяники ссылались на регламенты и грубо шутили: «У Вас что, техническое образование есть?»

Сергей Васильевич упорно стоял на своём и в какой-то момент взорвался: «Вы не понимаете, вы на болоте не живёте и ничего не понимаете! Не надо болтать! Раньше речка как ей надо была. Стройте мост и пусть нормально вода идёт. Моё горло держи — я задушусь. Вот у речки горло поймали, еле кровь у неё идёт. Задыхается, поэтому и высохла».

 «Они просто наши нервы грызут, поэтому не делают нормально. Хоть говори, хоть нет, они сделают по-своему. Из какого-то района-округа сюда пришли и командуют, как жить надо, — продолжает Кечимов. — На самом деле в лесу как жить надо? Природы держаться. Пусть работают. Люди тоже. А мы тоже люди. Надо по-человечески жить».

«Но на производстве я должен выполнять инструкции…» — начал отпираться нефтяник. «Это не производство, это природа!» — не выдержал наш фотограф. «Это у вас природа, а у нас — коридор коммуникаций.»

На одной из остановок мы встретили ондатру, и нефтяники принялись рассказывать о ней с такой гордостью, будто это их любимый питомец. «Который год тут живёт, выводок тут у неё». Услышав фразу «здесь нормально, и утки, и гуси, и что хочешь есть», мы настолько опешили, что попросили повторить её на камеру. Ведь фоном для этих слов был пейзаж, заметно пострадавший от индустриального освоения.

«Если вы ко мне домой приедете, я до утра могу на камеру рассказывать. Но на производстве я должен выполнять инструкции…» — начал отпираться нефтяник. «Это не производство, это природа!» — не выдержал наш фотограф. «Это у вас природа, а у нас — коридор коммуникаций», — был ответ.

* * *

Регламенты, по которым работает «Сургутнефтегаз», не выдерживают испытания жизнью. Большинство труб, которые хорошо пропускают воду сейчас, скорее всего повиснут в воздухе в августе, когда её уровень упадёт. А те, которые заработают вовсю в конце лета, сейчас переполнены и зарастают илом. Хотя формально придраться вроде бы не к чему.

Проехав мимо большого массива засохших взрослых сосен, мы спросили нефтяников, как часто они должны класть трубы. «Всё зависит от типа болота. Вообще по болоту они идут через 600 метров».

На замечание, что мы проехали 2 километра от поворота, пока не встретили первую трубу, представители «Сургутнефтегаза» стали отвечать хором: «Есть же стадийность проекта! Подтоплений нет! Проект проходит экспертизу! Стадийность предусмотрена! Люди с высшим образованием смотрели!» Почти на каждой следующей точке мы шутили меж собой про «стадийность», ведь это идеальное прикрытие для любых нарушений.

У инспектора Природнадзора замечаний по этому участку не было. «Я не специалист в этом, если поэтапно идёт, значит всё нормально». Мы попросили ознакомиться с проектом, чтобы убедиться в «стадийности». Ведь, по словам тех же нефтяников, дорога здесь лежит уже два года, и хотелось бы знать, когда они собираются положить под ней трубы. Само собой, проекта с собой у них не оказалось, хотя проверка была согласована заранее. «Напишите запрос».

* * *

«Сургутнефтегазу» стоит отдать должное: все точки, где мы жаловались на разливы, к нашему приезду были очищены. Но стоило свернуть со спланированного маршрута, и мы сразу наткнулись на нефть, кое-как присыпанную торфом.

Очевидно, что здесь тоже сделали рекультивацию после аварии, но не слишком удачно. Нефть осталась совсем неглубоко. Кечимов ткнул в землю палкой, и она до половины окрасилась чёрным.

«Это у нас вёлся демонтаж старых трубопроводов. Работают подрядчики по этому поводу. По договору у них ещё этап рекультивации, то есть всё это будет убираться. Ну, в этом году. Они буквально отсюда съехали на прошлой неделе».

На то, что работы завершились только что, было совсем непохоже. На участке даже успела вырасти трава. Нефтяники, которые до этого держались очень уверенно, стали заметно нервничать. «У нас по озеру Имлор вопросы были или по всей деятельности “Сургутнефтегаза”?»

Успокоившись, они признались, что разливы нефти правда происходят, пусть и «нечасто». В этом году — уже семь на всех месторождениях «Сургутнефтегаза». Такая цифра всё равно звучит заниженной, но это уже в семь раз больше, чем один разлив по официальной статистике за полный 2014 год.

Правительство РФ должно обязать компании заменить к 2022 году все нефтепроводы старше 25 лет на новые.

Главная причина разливов нефти в России — коррозия старых трубопроводов, которые лежат ещё с 1970-80-х годов. Чтобы избежать аварий, на Федоровском месторождении, которое мы посетили, старые трубы меняют на современные, с защитой от коррозии. Такая практика должна стать повсеместной.

* * *

На следующий день после визита к «Сургутнефтегазу» мы вместе с Природнадзором отправились к компании «Роснефть», чемпиону России по разливам нефти. На территории Ханты-Мансийского автономного округа на неё приходится 94% всех разливов.

Сотрудники «Роснефти», которые работают в окрестностях города Пыть-Ях, относятся к авариям куда спокойнее, чем их коллеги из «Сургутнефтегаза». Ведь ситуация на их месторождениях настолько запущенная, что уже почти не стыдно. Хотя для залитых нефтью лесов и полей, которые местами выглядят как настоящий Мордор, тут всё-таки придумали красивый эвфемизм «историческое наследие».

Интерес «Роснефти», конечно, был не в том, чтобы мы вместе с инспектором увидели лишнего. Погрузив в машины целый выводок журналистов из местных СМИ, нефтяники тоже устроили экскурсию по образцово-показательным участкам. Полдня мы ездили по готовому маршруту и смотрели, как компания наводит порядок там, где произошли аварии, после чего страницы региональных изданий запестрили фразами вроде «активисты Гринпис не нашли ни одного разлива и остались довольны

* * *

Хотя увидеть все этапы рекультивации нам тоже было интересно. Чтобы уменьшить территорию, которую загрязнит нефть, сперва делают обваловку. Затем откачивают нефть, срезают загрязнённый грунт и привозят новый. Очищенную территорию засеивают травой. Это называется «фитоиндикация»: если трава выросла, значит всё в порядке.

На вопрос, сколько времени занимает рекультивация, нам ответили так: «В среднем три года, но это зависит от сложности участка. Нефть, сами знаете, скапливается в низинах. Где в низину летом не зайти, приходится зимой заходить, срезать оттуда грунт. И от наличия воды зависит. Например, в 2015-м году вообще почти ничего не удалось сделать». При этом про любой разлив нефтяники могут сказать, что его не убирают сейчас, потому что рекультивация запланирована на следующий год. Ведь убрать за собой компания обязана лишь к сроку окончания аренды участка, который составляет до 49 лет.

Сотрудники «Роснефти» относятся к авариям куда спокойнее, чем их коллеги из «Сургутнефтегаза». Ведь ситуация на их месторождениях настолько запущенная, что уже почти не стыдно.

Но своевременно ликвидировать новые разливы — это лишь полдела. «Роснефти» ещё предстоит разобраться со своим гигантским «историческим наследием». По словам работников компании, сейчас у них осталось около 750 гектаров старого загрязнения. Убрать его они рассчитывают к 2020 году. До этого «красной чертой» этой программы были 2016-й, 2018-й, 2019-й...

* * *

Однако проблем здесь столько, что верится в эту «Программу 2020» с трудом. На небольшие разливы мы натыкались буквально на каждом шагу. Про один из них нефтяники пошутили, что им нагадил мстительный Ходорковский. Про другой — что это наверняка дело рук вредителя, который по ошибке набрал мазут вместо воды, а слить решил на обочине. В третьем мы нашли мёртвую птицу и обошлось без шуток.

Рекультивация тоже далеко не везде идёт успешно. Заглянув на участок, где в 2011 году мы нашли разлив, мы насели на нефтяников с расспросами. Нефть убирать здесь начали в 2012-м.

— В какой стадии сейчас этот участок? Рекультивация сдана или нет?
— Здесь естественный процесс самовосстановления идёт.
— Так вот же радужная плёнка.
— Радужная пленка и из-под крана может бежать.
— В Нефтеюганске так бывает?
— Конечно!
— В Москве очень редко такое случается.
— Повезло!
— Вы её в каких дозах принимаете?
— Два стакана утром. И на волосы мазать, чтобы росло лучше.

Без юмора тут, конечно, тяжело. Если не выпускать пар, можно сойти с ума, глядя на то, что творится с природой.

* * *

Как же нефтяникам удаётся до сих пор уходить от ответственности? Почему люди не бьют тревогу? Дело тут не только в налогах, которые платят нефтедобывающие компании. Просто мало кто своими глазами видел, какой ценой российской земле обходится «чёрное золото».

На некоторые разливы можно наткнуться случайно, просто бродя по лесу. Но большинство происходит на территории, куда есть доступ только у нефтяников. Если авария случилась не прямо у дороги, можно годами ездить мимо него и ничего не подозревать.

Единственный способ обнаружить такие разливы — спутниковые снимки. Благодаря их анализу Гринпис России отправил в надзорные органы жалобы на сотни разливов, что помогло поставить их на учёт и начать ликвидировать. Многие, но далеко не все…

* * *

Расквитавшись с «обязательной программой», мы попросили нефтяников свернуть к одной из точек в нашем «чёрном списке». Чтобы добраться до неё, нужно было пройти километр по лесу. Звучит невпечатляюще, но сибирский лес — это совсем не Подмосковье, по которому так приятно гулять.

Путь в одну сторону занял минут сорок: нам пришлось продираться через густой подлесок-«мордохлёст», карабкаться через ветровалы, отмахиваться от озверевших слепней, вязнуть в топях и переправляться через канавы с водой выше колена. Поначалу нефтяники семенили за нами и ежеминутно повторяли, что мы прошли уже достаточно, и пора возвращаться, но в какой-то момент они сдались и не пошли дальше.

С нами осталась только инспектор Природнадзора ХМАО Наталья Белова, и она мучалась не зря. Когда мы наконец-то продрались через лес, то упёрлись в огромное чёрное болото. Этому разливу длиной 4 километра и шириной несколько сотен метров уже без малого 15 лет. Мы отправили жалобу на него в 2011 году. Собирается ли «Роснефть» дойти до него и убрать хотя бы к 2020 году?

Надеемся, что Природнадзор подтолкнёт их в нужном направлении. Работа этого ведомства в Ханты-Мансийском автономном округе вообще достойна похвалы: оно стало использовать космические снимки для мониторинга нефтяных разливов, а на его сайте в открытом доступе лежит реестр загрязнённых участков. Также в регионе есть законодательство, обязывающее недропользователей в течение суток сообщить об аварии в надзорные органы, приложив её координаты. Другие регионы пока могут только завидовать ХМАО. Хотя и проблема разливов нефти стоит здесь острее всего.

Впрочем, бороться нужно не со следствием, а с причиной. А основная причина разливов нефти в России — старые промысловые нефтепроводы. Чтобы российская природа перестала гибнуть, утопая в нефти, компании должны заменить все старые нефтепроводы на новые, более устойчивые к коррозии.
Деньги на это у них есть, а вот стимула нет. Сегодня нефтедобывающим компаниям проще платить штрафы за разливы, чем привести в порядок парк нефтепроводов, но в наших силах это изменить.

Правительство РФ может обязать компании заменить к 2022 году все нефтепроводы старше 25 лет на новые.

Подпишите письмо, помогите нам остановить разливы нефти.

Фото © Пётр Шеломовский / Василий Яблоков / Greenpeace
Автор текста — Константин Фомин
Инфографика — Елена Макурина