Из портала Newrezume:

Игорь, ваши знаменитые «гарики», четверостишия, всегда полны юмора и иронии. Но как вам шутится сейчас, в нынешнее время? Как вы относитесь к тому, что происходит в России?

– Ну, вот узнал, что сжигают продукты, попавшие под санкции, и тут у меня реакция не гневная даже, а просто сумасшедшее удивление. Это какое-то варварское безумие. У меня даже слов нет. Знаете, когда я был в лагере (Игорь Губерман был осужден по сфальсифицированному обвинению в скупке краденой живописи. – Прим. автора), там время от времени бросали через забор авоську с продуктами, выпивкой. И если надзиратели эти продукты отнимали, они отдавали все в больничку. А тут… Чудовищно. Ну, а что касается всяких разных постановлений российской Государственной думы, то ведь это как раз смешно.

То есть к этому все-таки можно относиться как к этакому постмодернистскому эксперименту, который ставят над людьми?

– То, что пахнет мерзостью, не относится к постмодернизму. Постмодернизм имеет отношение к произведениям искусства. А это произведение идиотизма и злобы. Сейчас государственный строй России грамотные люди определяют по-разному, я же определяю по-своему: это чистый «паханат». Большая беда. За Россию мне все время попеременно то больно, то стыдно. Других ощущений нет.

Мне вспоминаются ваши же строчки: «Хозяев жизни близко я не знаю, однако по лицу и паре фраз я вмиг тюрьму и лагерь вспоминаю – такие типы видел я не раз». В вашей жизни был лагерь, и это позволяет смотреть на вас как знатока. Но все же, что значит «паханат»?

– «Паханат» – это когда огромным количеством людей безраздельно правит некая группа во главе с паханом. При нем есть так называемые «шерстяные» – блатные, приблатненные. Вот этот слой очень легко можно увидеть сегодня в России. Кто-то называет это мафией, кто-то – поздним феодализмом. Суть та же.

А вы не думаете, что в мире несколько демонизируют Россию?

– Да мне кажется, миру до лампочки. Ну, кроме того, что Россия поставляет нефть и газ, но все меньше и меньше. И страшно, конечно: все же у людишек, не совсем адекватных, есть в руках ядерное оружие.

Но в России живет огромное количество умных, понимающих людей.

– В России всегда было огромное количество людей умных, талантливых, понимающих. Счастье, что их не всех убивают, как это было в 30-е и 40-е годы. Понимаете, я – израильтянин, я смотрю на всё глазами провинциального еврея. Расскажу вам одну историю. Десять лет назад был юбилей «Новой газеты». Меня туда пригласили, и там я увидел изумительных людей. Тысячи полторы. Я встретил в зале Алексея Симонова, кинулся к нему и сказал: «Алеша, вот здесь тысячи полторы замечательных людей, я каждому пожал бы руку. Много ли их вообще осталось?» И он мне на это ответил: «Игорь, осталось примерно столько же, сколько их здесь, но с каждым годом они пожимают руку всё более вяло и слабо». Они стареют. Да, Россия плодит талантливых людей с дикой скоростью и в большом количестве, но они не могут ничего сделать, как не могли сделать их предшественники в предыдущие десятилетия.

Как вы думаете, почему? Почему в России в принципе так коротки периоды относительной свободы?

– По сравнению с 60-ми, 90-е годы были периодом потрясающих свобод. Люди начали уезжать за границу. Родные люди наконец увиделись. Была абсолютная свобода печати. Страна находилась в очень возбужденном и перспективном состоянии. А потом, к сожалению, Россия снова вернулась в свое привычное состояние рабства, и это обидно. Демократия была в России всего десять лет, а больше ее никогда и не было. Мне трудно говорить об этом, я уехал в 1988 году, 90-е знаю только по тому, что читал и смотрел. Но я понимал, что тогда была некая перспектива.

Как вы вспоминаете оттепель, 60-е? Похоже ли то время на тот период свободы, который мы переживали в 90-х?

– Нет, не думаю. Шестидесятничество – это очень краткая оттепель, мы все находились в заблуждении, думая, что это надолго. Вы знаете, я графоман, давно уже пишу стишки, люблю это дело, люблю покрывать чистый лист бумаги значками, а это признак графомании. Толстой тоже был графоманом. И поэтому для меня самое счастливое время – годы, когда я начинал печататься, 60-е.

Кто вас окружал тогда, кто повлиял на вас в то время?

– Да самые разные люди. Пьяницы, художники, инженеры, музыканты. Дружил и дружу с замечательными людьми. Мой друг, инженер Юрий Китаевич, сейчас живет в Америке. Дружил с поэтами Сашей Ароновым и Юрием Смирновым и очень обязан старшему поколению. Тогда я встречал таких людей, как философ и литературовед Леонид Ефимович Пинский, у него была огромная самиздатовская библиотека. Я ему очень обязан.

А как вы относились к бардовской культуре?

– Я очень дружил и дружу с Сашей Городницким. Он хоть и академик, но очень хороший человек! И пишет хорошие стихи, я их очень люблю. Не буду перечислять, у меня было и есть много друзей. Если бы вы спросили меня, чему я в жизни обязан, так это многочисленным друзьям.

Как вы сейчас оцениваете положение евреев в России? Вроде бы тема антисемитизма не стоит сейчас так остро.

– Да, вектор пока смещен, сейчас враги – грузины, украинцы, американцы и всякие …, как говорят в России. Но и евреев осталось мало, хотя, вопреки цифрам, думаю, их не 300 и не 400 тысяч, а гораздо больше. Антисемитизм, несомненно, вспыхнет, потому что расплодилось дикое количество националистов, которых поддерживает часть российской верхушки. Ведь на кого-то нужно будет свалить всю вину. Однажды наступит день расплаты, отрезвления. И виноватыми окажутся, конечно, евреи, к бабке не ходи.

У вас довольно много острых и с политической точки зрения стихов.

– Да бросьте, избави меня Б-г от этого.

Хорошо, напомню кое-что. «Весной в России жить обидно, весна стервозна и капризна, сошли снега, и стало видно, как жутко засрана Отчизна»…

– Ну, да ладно, это же просто пейзажный такой стишок.

Тогда вот этот: «Текут рекой за ратью рать, чтобы уткнуться в землю лицами, как это глупо – умирать за чей-то гонор и амбиции».

– Это совсем не только к россиянам относится, которые воюют сейчас с Украиной, но и к огромному количеству людей на земле, которые гибнут за чужие амбиции. Все войны именно к этому и идут.

А вот еще очень актуальное: «На собственном горбу и на чужом я вынянчил понятие простое: бессмысленно идти на танк с ножом, но если очень хочется, то стоит».

– Этот стишок относится к огромному количеству людей, которые ведут себя безупречно, в той же России. Огромное количество людей, которые, несмотря на убийство Немцова – показательное, демонстративное преступление, ведут себя точно так же, по-гладиаторски. Я их очень уважаю, и вот об этом стишок.

А это из старого: «Вожди России свой народ во имя чести и морали опять зовут идти вперед, а где перед – опять соврали».

– Кстати, вот этот стишок я написал, когда я еще жил в России. Но да, он относится к разным российским временам. К сожалению, и те стихи, что я писал когда-то, звучат вполне актуально. Очень жаль.

Как вы сейчас воспринимаете свой отъезд в Израиль? Правильное ли это было решение?

– Я это воспринимаю как счастье, как единственно правильное решение в своей жизни, точнее: второе по правильности после решения жениться на моей жене, а мы женаты уже 50 лет. Эти два поступка были самыми разумными в моей жизни. Душа моя болит за обе страны. За Россию я испытываю стыд и боль, а за Израиль – страх и гордость. Израиль, на мой взгляд, великая мировая держава, и не случайно на нее все нападают. Страна превратилась в такого коллективного еврея, на котором вымещают свои первобытные эмоции и страхи безумное количество подонков, идиотов, мерзавцев.

У Израиля сложное настоящее и непредсказуемое будущее. Как вы относитесь к этому вечному конфликту внутри страны?

– У евреев и индивидуально, и коллективно всегда было сложное прошлое, настоящее и будущее. Я – израильтянин. Мне очень жаль тех арабов, которые искренне ненавидят Израиль. Те, кто ненавидит его за деньги, – на них просто наплевать, а вот те, кто искренне, – тех жалко. Они говорят, что ислам – это религия добра, любви, а все, кто не верит, что так, – их всех порвем к …матери. Такая у них двойственная идеология.

Две ваши книжки были переведены на иврит. Вам понравилось?

– Да, их перевел очень талантливый Миша Рискин. Я не знаю иврита, не могу оценить, но говорят, что перевел хорошо.

И какая была реакция среди ивритоязычной публики?

– Ни-ка-кой. На меня вообще мало реакции у человечества.

Ну, это неправда. Как вы думаете, почему израильтян не очень интересует современная русская литература? Ее редко переводят на иврит.

– Это зависит от случая, от удачливости, от способностей автора и переводчика, от очень многих вещей. Огромное количество писателей перевели. Даже Венечку Ерофеева. Переводят, русская литература присутствует в жизни израильтян.

А где все-таки ваш главный читатель сегодня?

– Своих читателей я вижу везде: и в России, и в Израиле, и в других странах. Вот был недавно в Исландии, выступал и в Швеции, Америке, Австралии.

А кого вы любите читать сами, из современных?

– Из поэтов? Я люблю Тимура Кибирова, Игоря Иртеньева, Диму Быкова.

Спорите с Быковым по поводу Израиля или на другие темы?

– Нет, я ни с кем не спорю последние годы. Бесполезно спорить, да и лень. Лучше налить и выпить.

Скоро выходит ваша новая книга. Продолжаем шутить?

– Поводов много. Жизнь вообще очень смешная штука. Между рождением и смертью, то есть между радостью и трагедией – безумное количество смешного.

Беседовала Алла Борисова.