Мнение редакции может не совпадать с мнением публикуемого или републикуемого автора. А. Алексеев.

Первоисточник (заблокирован)

ВИКТОР ШЕНДЕРОВИЧ: «ПОЧЕМУ, ГОВОРЯ О РУССКОМ НАРОДЕ, МЫ НЕПРЕМЕННО ИМЕЕМ В ВИДУ ШАРИКОВА?»

7 марта 2016

Для начала одно наблюдение, которое мне кажется вполне метафорическим. Те из вас, кто был в Афинах, помнят этот метафорический пейзаж. Над городом на скале — Парфенон, а внизу сегодняшние Афины. И там обитают сегодняшние греки. Все это, как правило, милейшие люди, но они не имеют никакого отношения к тем, кто делал Парфенон, к греческой цивилизации, к Софоклу, Аристотелю, к афинской школе. Это просто люди, которые живут на том же месте, где все это было когда-то и, с поправкой на столетия под османским игом, генетически как-то восходят к тем людям, которые делали Афинскую школу.

Но цивилизации создаются не генетикой. Цивилизации создаются школами. В этом смысле греческая цивилизация пережила века в высшей точкe. А дальше, — да, на этом месте живут люди, ездят на мотороллерах, торгуют — все-все прекрасно. Только это уже не имеет никакого отношения к цивилизации — это просто находится на том же месте.

Русская цивилизация достигла своего пика как цивилизация в конце XIX — начале XX веков. Всего за несколько веков до этого она была еще какой-то восточной дикой окраиной Европы. И вдруг за пару-тройку веков выясняется, что это европейская цивилизация — огромная русская цивилизация, без которой уже нельзя считать полной мировую цивилизацию.

Вот, по Платонову, — уже не по Платону, а по Платонову, — без нас мировой народ не полный. Вдруг — взлет, вдруг — Менделеев, Чайковский, Вернадский, Павлов, русская философская школа, Циолковский, Серебряный век и так далее. Вдруг выясняется, что это огромная цивилизация, без которой уже, конечно, нету мировой цивилизации — без Толстого, Чехова, Достоевского, Шагала. Всего за пару-тройку веков после того, как Россия вступила на европейский путь.

Вступила она своеобразно. Петр Первый стал символом нашего приобщения к Европе. Приобщение это оказалось очень характерным для нас. Мы, по большому счету, в этом ключе и продолжаем существовать. От Европы был взят инструментарий: точные науки, вооружение, идеи империи. Вот посылались образовываться боярские дети. Отлично, мы возьмем у Европы науки, возьмем у Европы корабельное дело, фортификацию. Но Петр совершенно не предполагал брать у Европы никаких идей самоуправления. Да, и в Лондоне было посольство. Да, и в Голландии Петр Михайлов-плотник работал. Взял очень многое, очень мощно рванул в эту сторону. Россию, действительно, поставив на дыбы. Но только в технократическом отношении, совершенно не интересуясь тем, откуда это все.

Но это ему не надо было. У него была державная, имперская идея, которая в нем мощно воплотилась.

Закончилось это всем тем, чем всегда кончается имперская идея: резкий подъем, резкий рывок — как потом сталинская коллективизация, — и потом быстрое выдыхание.

И вот мы рванули. Россия рванула инструментально, взяв у Запада очень многое и совершенно не поинтересовавшись, откуда это, собственно, взялось. А путь науки, разумеется, прямо связан со свободой, с постепенным освобождением общества. И история Галилея, и история всей европейской науки — это история политической борьбы, где наука была на переднем крае.

К XVII-XVIII веку нам это досталось готовеньким. Наука уже создана, университеты есть — можно взять. И это одно из наших базовых проклятий, которое мы продолжаем весело нести.

На новом этапе есть глобализация, и оборотная сторона глобализации заключается в том, что это прекрасный шанс на халяву. Если раньше каждый получал по развитию своему, то есть в Европе университеты и европейское развитие жизни, а в Африке — Африка и африканское развитие жизни, то сейчас, спасибо глобализации, возникает поразительно красивая ситуация.

Дикарь на BMW с айфоном, которому совершенно не надо развиваться при этом. Для того, чтобы у него был BMW и айфон, ему достаточно цен на нефть или чего-то еще. Ему не надо развиваться. Дикарь, особенно руководящий, взял блага западной цивилизации и совершенно не заинтересован ни в каком социальном развитии.

И это сегодняшняя ловушка человечества, которую каждая страна ест по своему. Тема, которая давно встала в полный рост, но европейская цивилизация уже в прошлом году была вынуждена «навести ее на резкость». Вот есть внешний мир, которому очень нравится Европа — в смысле уровня жизни, социальных гарантий. Давайте мы приедем в Германию, там отличные социальные гарантии. Что с этим делать? Но это мировая проблема. Нам бы их проблемы, как говорится. Мы-то по эту сторону проблемы, я имею в виду нас — россиян. Мы по другую сторону, потому что мы, собственно, те, которые пришли и сказали: «Отлично! Нам нравится ваша цивилизация. Нам нравится шопинговаться в Милане, нам нравятся немецкие машины, нам нравится итальянская обувь, французский парфюм и американский айфон. Давайте! Но не учите нас жить! Не лезьте в наши внутренние дела! Не рассказывайте нам, как надо! Давайте плоды цивилизации и займите свое место в нашем сознании, пиндосы, растленная Гейропа и все остальное!».

И вот этот дикарь в итальянской обуви, на немецкой машине и с американским айфоном, из своего — только Христос. Больше ничего отечественного. Духовность, да? Ничего отечественного мы не производим. Ну еще женщины красивые, по традиции. Водка, женщины и Христос — триада.
У нас свой Христос. Когда я говорю «у нас», я говорю про Россию. Мы с византийских времен освоили выпуск своего Христа, который к этому вашему протестантизму имеет очень малое отношение.

У нас истинный Христос, потому что вы давно сгнили. У вас вот айфон, а у нас — духовность! И мы — с вашим айфоном и со своей духовностью.

Поскольку айфон ваш и машины ваши, а еще, если брать шире, социальные гарантии ваши, то это очень удобная ситуация, которая фактически делает ненужным развитие. Мы проходили так или иначе в учебниках истории, как опережают потребности, как сознание человека опережает текущую организацию жизни. И дальше начинается самостояние человека, «залог величия его», как сказано у Пушкина.
Ну в Европе это случилось — 800 лет Великой хартии вольностей, тысячелетние традиции университетов. А тут выясняется, что можно перепрыгнуть и взять сразу плоды, и не надо развиваться. Парадоксально очень выигрышная ситуация. Выигрышная тактически и абсолютно чудовищно проигрышная стратегически. Потому что просто не надо ничего делать. И тебе, и еще твоим детям, может, не надо.

Но в какой-то момент разрыв между социальным устройством общества, самоорганизацией людей, сознанием людей в какой-то момент приходит, как нас учили в советские времена, в антагонистическое противоречие. Выясняется, что надо выбирать.

В какой-то момент становится тесно. И в сегодняшней России это привело просто к расколу — две России, у которых почти ничего нет общего.

Есть Россия, традиционно ориентированная на европейские ценности, поскольку все-таки уже несколько веков мы учим европейские языки, ориентируемся на Европу и так далее — с Екатерины уж точно.

А есть другая Россия, которая которая совершенно не испытывает надобности меняться. Пока гиря до полу не дойдет, ей вполне комфортно в том статусе, который есть. Империя и цивилизация.
Вот они столкнулись. Здесь, где мы с вами встречаемся, они столкнулись раньше. И здесь цивилизация победила империю.

Блестяще выяснилось на этой территории, что великая цивилизация может пережить великую империю. Империя может остаться в качестве декораций, в качестве памяти.

Вот есть Букингемский дворец, есть гвардейцы, есть Киплинг — певец империи, — и это никуда не делось. Но только страна живет уже по другим законам. Цивилизация, в которую входят и Киплинг, и Оскар Уайльд. В дистанции века-полутора они через запятую: Киплинг, Оскар Уайльд. В этом нет никакого противоречия, потому что и тот и другой — плоды великой английской цивилизации.

А империя осталась как история, к которой относятся уважительно, с юмором, как к декорации монархии, но она не повисла гирями на ногах. Феодально-имперское тяжелое, устаревшее устройство общества не повисло на ногах. Страна пошла дальше. И весело и лихо идет дальше — современное общество, живущее по современным правилам в прекрасных декорациях, оставившее это именно так.

Я боюсь быть драматичным или мелодраматичным, но, мне кажется, что в России сегодня мы подошли к этой развилке. <...>