Юрий Линник, Андрей Алексеев. Апология Эстонии
Когда Юрий Владимирович Линник (с которым мы знакомы с начала 1990-х) прислал мне из Петрозаводска свое эссе «Эстляндское», я подумал: вот тесен мир! Я и не знал, что Тарту в его жизни сыграло не меньшую роль, чем в моей. Об «Эстонии во мне» я писал 15 лет назад (потом вставил в книгу «Драматическая социология и социологическая рефлексия» - Том 4. СПб.: Норма, 2005) не кому иному, как Олесе Козиной, с которой познакомился в 1999-м в Ульяновске, независимо от Ю. Линника. Но она тогда писала (и защитила, разумеется) кандидатскую диссертацию о неомифологии Н.К. и Е.И. Рерихов, и ее научным руководителем был не кто иной, как доктор философских наук Ю.В. Линник.
А приехал я впервые в Ульяновск (где провел последние годы жизни великий российский ученый-энциклопедист А. А. Любищев) на Любищевские чтения вместе с моим давним (с середины 1980-х) другом, питерским математиком и философом Рэмом Георгиевичем Баранцевым. Р. Баранцев был одним из тех душеприказчиков, кому А.А. Любищев (1890-1972) завещал распорядиться своим личным архивом (этот архив ныне хранится в Архиве РАН). И Рэм Баранцев был хорошо знаком с Юрием Линником, также бывавшим на Любищевских чтениях .
А одним из организаторов Любищевских чтений был ульяновский биолог и философ Анатолий Николаевич Марасов, тоже ныне мой друг, хорошо знакомый и с Ю.В. Линнком. А социолог и поэт Олеся Козина – это его дочь, впоследствии рассказавшая мне о своей переписке с тартуским философом и поэтом Леонидом Наумовичем Столовичем (ныне покойным), которого и я хорошо знал.
Так сложился «четырехугольник» творческих и дружеских связей, в котором оказались представлены: Тарту – Петрозаводск – Ульяновск – Петербург.
И каждой из «вершин» этого четырехугольника, оказалось, есть что вспомнить и выразить чувства благодарности Эстонии, занявшей существенное место в их жизни.
Итак, читайте мою и Ю.В. Линника, возникшие независимо друг от друга, «апологии Эстонии».
А. Алексеев. 4.07.2014.
Юрий ЛИННИК. ЭСТЛЯНДСКОЕ
Эстонией я проникся – и заболел – ещё мальчиком.
Как-то родители – вместе с друзьями-финнами – решили провести отпуск на хуторе под Тарту.
С разрешения хозяев я любил копаться на чердаке крестьянской усадьбы.
Там было много старых вещей – неплохо сохранившееся кантеле (теперь бы сказал – каннеле); моряцкая фуражка с непонятной кокардой; что-то похожее на секстан.
И были – документы: большого формата, с цветным орнаментом.
На одних читалось – Ревель, на других – Tallinn
А фамилия была одна и та же.
Смутно помню, как в промельк было что-то сказано о сложной судьбе этого человека – не вникал. Зато в памяти доселе ярко рыжеют лисички, которые в марле отжимала его дочь – а потом дивно жарила.
Но с годами эти впечатления отложились в чувство какой-то двойственности всего, что связано с Эстонией. Я и сейчас вижу её как бы сквозь кристалл исландского шпата: два образа вместо одного – вроде идентичные, а не совмещаются.
Юность моя – таллиннская.
Авиабилет «Петрозаводск – Таллинн» стоил 15 рублей.
В город Леденец меня позвал «Старый король» Н.К. Рериха. Конечно же, я сразу нашёл точку зрения, с которой долгобородый монарх озирал свои владения.
Декорация к Андерсену?
К братьям Гримм?
К Гофману?
В Таллине я впервые почувствовал Европу – и навсегда, необратимо стал европейцем.
Город питал моё свободолюбие – и мою тягу к романтизму.
В двадцать лет я писал любимой девушке:
Бежишь ты по готическому Таллину
На каблучках готических своих.
Прибалтика восполняла то, что отрезал железный занавес.
Однажды мой друг Юлий Анатольевич Шрейдер доверительно прочитал мне стихи, где были такие строки:
Когда ж меня увозит поезд в Таллинн,
Я захожу в музей Кик-ин ди Кёк.
Спасибо, думаю, товарищ Сталин,
Что ты для нас украл Европы клок.
Украденное возвращено.
И слава Богу
Но всё же досадно, что рейс «Петрозаводск – Таллинн» навсегда отошёл в предание. Поднимусь ли когда-нибудь ещё раз на Вышгород?
Эдуард Вийральт пришёл к нам раньше Сальвадора Дали.
Новации художников-балтов предуготовляли вспышку интереса к русскому авангарду.
Множество нитей связывает меня с Эстонией – пронумерую их, дабы ничего не забыть.
1. Павел Фёдорович Беликов, амбассадор Рерихов в России, был моим старшим другом. Я приезжал к нему в Козэ-Ууэмыйза – работал в легендарном архиве. Так жаль, что он не дожил до поры, когда рериховское движение вышло из подполья. Это был смелый и глубокий человек. Благодарно признаю огромность его влияния на меня.
2. Достал сейчас с полки книгу Игоря Северянина «Фея Еiole».
Кто движется в лунном сиянье чрез поле
Извечным движеньем планет?
Владычица Эстии, фея Eiole.
По-русски eiole есть: нет.
Книга издана в Берлине в 1922 г., но читаем на обороте титула: «Все поэзы этого тома, за исключением особо датированных, исполнены в Ееstii, Toila».
Эта Toila стала для меня чем-то трансцендентным – манила почти как Вырий или Китеж.
Ранен я Северянином.
Упиваюсь им.
3. Мистический Таллинн!
Давно заинтриговала Нина Павловна Рудникова – есть у меня её книга с автографом. Она подписалась так: Isit – Изида.
Таллинн русской Диаспоры!
Вот бесценная книга Марии Владимировны Карамзиной «Ковчег», напечатанная в M. Minisʹe trűkk. Narvas.1939 – недавно её стихи великолепно переиздали друзья русской поэзии в Эстонии. Когда очередь дойдёт до Б.Х. Тагго-Новосадова? И до Ю.П. Иваска?
Сейчас не верится, что я пожимал руку Юрию Дмитриевичу Шумакову.
Радуюсь тому, что успел порадовать супругу Бориса Анатольевича Нарциссова статьёй о нём.
4. Дерпт – Юрьев – Тарту!
Связи с ним разнообразны. Вот некоторые из них – по философской линии:
– Густав Тейхмюллер, мощно соединивший панпсихизм и персонализм: он читал лекции и писал книги на немецком языке, но ведь жил в Российской империи – потому причастен, пусть опосредованно, русской философии. До сих пор не переиздан!
Книги учителя блистательно переводил другой тартусянин – Евгений Александрович Бобров. Сам был отличным философом. Великолепно определил своё мировоззренческое кредо: «критический индивидуализм».
Напрочь забыт в России Владимир Семёнович Шилкарский. А ведь его книга «Проблема Сущего» (Юрьев, 1917) – выдающийся труд.
5. Тарту биологический!
Карл Бэр, конечно.
Но сейчас хочу вспомнить Александра Александровича Еленкина, разработавшего свой вариант учения о симбиозе. В 1909 – 1911 г. в Юрьеве вышла его «Флора лишайников Средней России» – имею все три тома с автографами учёного. Там в 1909 г. была напечатана ещё и «Флора мхов Средней России». Как это ни странно, но она предваряется обширной философской статьёй с таким названием: «Наука как продукт национального творчества». Эта работа ещё не понята. Она полна глубочайших озарений и предварений.
Терпеливо собираю труды А.А. Еленкина.
Пишу о нём.
6. Тарту астрономический!
Поглядел в Интернет – и огорчился: порой плохо вспоминают Густава Иоганновича Наана. Не прощают ему вынужденных компромиссов с большевизанами.
А ведь был космолог Божьей милостью!
Развитие своей науки опережал на многие годы вперёд.
Ошеломительно он сказал о Большом Взрыве:
НИЧТО РАСЩЕПИЛОСЬ НА НЕЧТО И АНТИНЕЧТО
Это из статьи Г.И. Наана «Симметричная Вселенная». Опубликована Тартуской обсерваторией. Получена в подарок от автора.
7. Тарту семиотический!
Господи, каким праздником был каждый выпуск «Трудов по знаковым системам» – с радости призывали виночерпия.
Имею выпуски с 1-го по 23-й.
Потом связь пресеклась.
Но лучшее – классическое – уже было напечатано.
Преклоняюсь перед Юрием Михайловичем Лотманом.
Кое-что из своих публикаций он мне презентовал.
8. Давно изучаю русскую Эстонию.
Конечно, по-любительски – но с искренним тщанием.
Есть у меня на этой ниве свои проблемы и заботы.
Так и не удалось подержать в руках книгу «Поток Евразии» (Таллинн, 1938). Там была опубликована статья П.Ф. Беликова «Пушкин и государственность». Он подарил мне её: не оттиск, а страницы, изъятые из книги.
Это редчайшее евразийское издание.
Напечатать бы репринт!
Есть у меня загадочная книга: Л.П. Эйлер. Экономические основы процесса общественного творчества. Опыт независимого исследования. Тарту – Юрьев. 1928.
Автор предвосхищает синергетику!
Кто он?
Где запропал?
Дознаться бы!
Ещё в советские годы я хотел эмигрировать в Эстонию вместе с библиотекой и коллекциями.
Затянул.
Упустил момент.
Боже, вместо нынешнего прозябания я мог бы быть тем, к чему меня с юных лет готовил Таллинн – свободным европейцем, работающим во имя русской культуры. А здесь кому нужны мои усилия? Нет никаких перспектив.
Цвети, Эстония!
**
Из книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 4. СПб.: Норма, 2005 (с. 373-376):
А. Алексеев – О. Козиной (декабрь 1999)
<…> …Как же давно мы не виделись с Леонидом Наумовичем Столовичем! Я поздравляю Вас с этим «заслуженным собеседником». Вообще, Тарту и его лица, его «аура», легендарные «Кяэрикуские встречи» (1)— во многом формировали мое собственное лицо во времена «социологической молодости». В письмо сейчас не вместятся эти воспоминания. В 60-х — 70-х бывал я в Тарту регулярно и часто. Ну, Ю.М. Лотман и тогда был для меня только «небожителем» (один раз всего-то его и видел…).
А вот тартуская социологическая компания: Юло Вооглайд, Асер Мурутар, Марью Лауристин (интересно, известны ли Вам эти имена?) и их младшие коллеги
были для меня «семьей». Тихий, маленький Тарту — как цветущий оазис научного свободомыслия среди солончаков «управляемой науки». (В середине 70_х и туда добралась «рука Москвы», разумеется, не без участия «идеологических коллаборационистов»: уникальную социологическую лабораторию Ю. Вооглайда разогнали, самого его исключили из партии; впрочем, это только укрепило наш союз).
Мои тартуские друзья социологии учились у Ядова, а философии (что не менее важно!) — у замечательного человека и ученого, ныне покойного Рэма Блюма (2), а также — у Леонида Столовича. Философия и социология были тогда «марксистско-ленинскими» (чего избежала только семиотическая школа Лотмана). Но с этим непротиворечиво (противоречиво?) сочетались там — принципиальный антидогматизм и человеческая порядочность.
(Кстати, нельзя ли «возвести» порядочность в ранг философско-этической категории? Может, как-нибудь займетесь этой проблемой?).
В ту пору мы с Л. Столовичем общались (сожалею, что мало). Ну, а потом только читал его превосходные книги по проблематике, которая в советской философии была чем-то роде Золушки. (Аксиология, в конечном счете, трактует общечеловеческие ценности; не очень совместимо с «классовой моралью» и т. п.)…
Ремарка: «общечеловеческие ценности» или «классовая мораль»? (Л. Столович).
Прерву свое письмо Олесе — цитированием книги Л.Н. Столовича. «Красота. Добро. Истина. Очерк истории эстетической аксиологии» (1994):
«… Возникает вопрос: что же соответствует марксизму — утверждение ли приоритета общечеловеческих ценностей или же отрицание этого утверждения?
Существуют разные варианты ответа на этот вопрос. 1. Марксизм изначально признавал приоритет общечеловеческих ценностей, и поэтому “новое мышление” ново лишь в том отношении, что оно избавляет подлинный марксизм от нтигуманистических искажений. 2. Марксизм всегда признавал только классовые “ценности”, и приписывание ему положения о приоритете общечеловеческих ценностей над классовыми — это прямая ревизия марксизма и тем более ленинизма. 3. Марксизм до нынешних времен не признавал приоритет общечеловеческих ценностей, поскольку это было обусловлено определенным уровнем развития человеческого общества. Однако в новых исторических условиях, угрожающих самому существованию человечества, марксизм должен быть переориентирован в духе нового мышления.
На наш взгляд, изучение исторических судеб марксизма показывает, что в нем самом (имеются в виду не только труды его основоположников и “классиков”, но и многочисленных сторонников и пропагандистов) существовали две тенденции: гуманистическая тенденция, предполагающая признание и отстаивание общечеловеческих ценностей, и тенденция приоритета классового интереса над общечеловеческими интересами и ценностями, которые вообще объявлялись иллюзорными, “буржуазным” или “мелкобуржуазным” обманом.
Каким образом возможно сосуществование в марксизме этих двух противоположных тенденций? Марксизм начинался как стремление преодолеть ситуацию отчуждения человека в современном ему буржуазном обществе. Коммунизм представлялся основоположнику марксизма как исторически необходимое общество, устраняющее “самоотчуждение человека”, как снятие противоречий между человеком и природой, человеком и чело_ веком, свободой и необходимостью, индивидом и родом. Этот коммунизм отождествлялся с “завершенным гуманизмом” (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 116). Гуманистический характер такого учения, вне зависимости от степени реальности его осуществления, не вызывает сомнения.
Но создатели марксизма стремились к реализации своего общественного идеала и полагали, что освобождение человека и общества должно произойти благодаря революционной деятельности класса, которому нечего терять кроме своих цепей, т. е. пролетариата. Революционный пролетариат начинает мыслиться ими как своего рода мессия, спаситель и освободитель человечества, олицетворение родовой сущности человека, лучший выразитель общечеловеческих интересов, несмотря на то, что процесс отчуждения не мог не исказить и деформировать человеческую сущность и членов этого класса.
Благодаря этой логике, стал возможен и такой поворот мысли: если пролетариат выражает общечеловеческие интересы, то общечеловеческие интересы — это и есть интересы пролетариата, а пролетарская мораль и есть основа общечеловеческой морали. По этому пути и пошли многие марксисты, сведя мораль к интересам пролетариата и отрицая тем самым общечеловеческую природу морали и, следовательно, мораль, как таковую. Маркс и Энгельс уже в “Немецкой идеологии” прямо заявляли: “Коммунисты вообще не проповедуют никакой морали…” (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 236).
Таким образом, в самом марксизме обнаруживаются противоположные тенденции… В различных течениях, так или иначе связанных с марксизмом, содержится различное соотношение двух отмеченных тенденций, иногда с преобладанием гуманистической, а иногда — “классовой”. Несомненно то, что сталинизм и ему подобные системы тоталитарного “коммунизма” идейно опирались на абсолютизацию “классового” фактора (под видом рабочего класса здесь отстаиваются интересы нового правящего класса, как его ни называть), в своей антигуманной сущности и практике выходя уже за пределы гуманистического марксизма. Этот урок исторического развития марксистских идей следует иметь в виду при решении проблемы соотношения общечеловеческих ценностей и классовых…».(3)
(Декабрь 2000).
…
Кстати, обратите внимание на «триадические» названия [книг Л. Столовича. — А. А.]: «Жизнь. Творчество. Человек» (1985), «Красота. Добро. Истина» (1994). А теперь вот, как Вы сообщаете: «Философия. Эстетика. Смех». Вопрос: является ли последняя триада системной [в смысле Р. Баранцева. — А. А.]? Как Вы думаете?
(Пожалуй, смех, в частности, смех над самим собой, — самое человечное из человеческих качеств, а философия слишком серьезна и угрюма…). В общем, при случае передайте мой привет Леониду Наумовичу: из Питера, через Ульяновск, в Тарту. <…> Вот и встретимся мы с Л. С. на защите О. Козиной, опять же заочно, обоюдными отзывами на «Философско_эстетические аспекты неомифологии Н. К. и Е. И. Рерихов». <…> …Говорят: «Тесен мир!». Иногда возражают: «Не мир тесен, а слой тонок». Но тут — элемент гордыни… Я бы сказал: «Мир — целостен». А одним из эмпирических свидетельств такой целостности является не чaянное пересечение кругов личного и заочного общения — в пространстве и во времени. (Вот так, кстати, и с Юрием Линником, когда-то посвятившим «мифу» о социологе-рабочем одно из своих стихотворений…
(1) Кяэрику — местечко в Эстонии, где, начиная с1966, на спортивной базе Тартуского университета, происходили ежегодные встречи социологов, на которые съезжались начинающие и маститые ученые со всех концов страны. Первые встречи были посвящены проблемам изучения массовой коммуникации, затем тематика расширилась. Высокий научный уровень и неформальный стиль общения на кяэрикуских встречах, организуемых социологической лабораторией Тартуского университета, сделали их «центром притяжения» как для научной молодежи, так и для научной элиты (исключая «научных чиновников»).
Как справедливо замечено Ларисой Федотовой (одной из участниц тогдашних встреч), Кяэрику в то время стало своего рода «социологической Меккой» (см. Федотова Л. Н. Репутация социолога — репутация социологии // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев, 2005, № 1, с. 19).
(2) Рэм Наумович Блюм, доктор философских наук, профессор Тартуского университета, автор глубоких исследований в области теории революции, нашедших обобщение, в частности, в монографии «Поиски путей к свободе» (Таллинн, 1985). Вот что писал о Р.Н. Блюме один из его учеников философ Евгений Голиков:
«…Всю жизнь, всей своей деятельностью он готовил перестройку. Не верьте поэтому, что
застой был всеобщим. Энтропии застоя противостояли островки разума, нравственной воли и поступков. Одним из таких островков в Тарту был профессор Блюм. Он не был одиноким островом в океане. Его одаренная натура притягивала людей, будила в них лучшие качества; острова собирались в архипелаг, который, я верю, со временем превратится в материк его имени, в социальный мир (термин философа Блюма), мир творческой свободы и человеческого достоинства…» (Цит. по: Рэм Наумович Блюм (1925_1989). Материалы к библиографии, Тарту: Тартуский университет, 1990, с.13).
(3) Столович Л. Н. Красота. Добро. Истина. Очерк истории эстетической аксиологии. М.: Республика, 1994, с. 173_174.
В упоминаемой О. Козиной книге «Философия. Эстетика. Смех» (Тарту, 1999) Л. Столович определяет две вышеуказанные тенденции в марксизме как гуманистическую («утвержденную в «Экономико_философских рукописях 1944 года» его основоположником и не всегда им самим последовательно проводимую») и тоталитарную («идущую от идеи “диктатуры пролетариата” того же Маркса и Ленина, реализованную в “реальном социализме” Сталина, Чаушеску, Пол Пота и т. п. с его идеологическим обоснованием»). См. Столович Л. Указ. соч., с. 165.
Ранее на Когита.ру:
Юрий Линник отвечает на вопросы Юрия Савватеева
Лорд Актон. Отто фон Бисмарк. Ян Тухольский (политико-философские эссе Юрия Линника)
Юрий Линник. Трактат о диалоге
Вечное возвращение (венок сонетов Юрия Линника)
Ю. Линник. Ксения Петербургская
