«Это дело по масштабу, по резонансу должно быть сравнимо с делом Дрейфуса…»
Из Фейсбука:
28.10.2015
МАМА, СКАЖИ ИМ!
Вчера вечером мне позвонил по скайпу мой сын Иван.
- Ну? – сказал Иван.
- Что ну? – сказала я.
- Что вы собираетесь делать? – сказал Иван.
- В каком смысле? - сказала я.
- Слушай, - сказал Иван, - на твой пост о погибшем младенце Умарали отозвались тысячи человек, и что, вы все собираетесь так и сидеть на диванах и писать комменты в Фейсбуке?
- Ну-у… - сказала я.
- Пожалуйста! – сказал Иван. – Пожалуйста, скажи им, что надо что-то делать, надо выйти – к Смольному, к полиции, куда угодно.
То есть – вы понимаете – мой сын смотрел мне в глаза и спрашивал: «Смеешь выйти на площадь?»
Когда убили Немцова, и был марш, а потом митинг, он не поленился бросить свою науку и прилететь издалека – специально на Марсово поле. И сегодня он считает, что гибель маленького Умарали – не менее вопиющее событие.
И еще я поняла, что, глядя мне в глаза и повторяя «Мама, скажи им!», он не просто проверяет меня на вшивость – слабо ли мне выйти за убитого Умарали – он проверяет, люблю ли я его самого. Люблю ли я его младшего брата.
И если я не выйду, я дам понять свои детям, что по большому счету мне все равно.
Я устала и не выспалась, мне очень хочется отойти в сторону и найти себе алиби – я поэт, я журналист, это не моё.
Но оно моё. Когда убивают детей, это мое дело, это наше дело. Во-первых, потому, что, кроме нас, с негодяев никто не спросит, не докопается до страшной правды, что случилось с ребенком в больнице – просто так за несколько часов здоровые младенцы не умирают. Это дело по масштабу, по резонансу должно быть сравнимо с делом Дрейфуса, а в таких делах поражение – несмываемый позор: мы просто не имеем права проиграть.
Во-вторых, потому, что туповатые полицейские, отнявшие ребенка у матери, врачи, возможно, сделавшие с Умарали что-то ужасное, чего мы пока не знаем, все те следователи и чиновники, которые теперь несомненно постараются повесить вину за злодеяние на несчастных родителей, - все это не самые страшные враги, которых мы должны победить. Самые страшные враги – это мы сами, сидящие дома, когда мы обязаны быть на площади. Потому что любовь – это не вздохи на скамейке, это дело, это ежедневный труд – и в семье, где мы так часто равнодушны к близким, и в мире, где мы почти всегда равнодушны к ближним.
Это дело не только о погибшем Умарали – это дело о нашей способности любить, о нашей душе – жива она вообще.
Я думаю, пережив так называемые «праздники», мы должны решить, как, когда и куда выходить – законно, согласованно, с гневными плакатами. Никогда не подавала заявок – готова научиться, подскажите, кто может, наверняка, это не бином Ньютона.
Мой сын сказал мне: «Мама, скажи им!» И я говорю.
**
Из портала liveinternet.ru:
ТАТЬЯНА ВОЛЬТСКАЯ, ЖУРНАЛИСТ: «ПЛАЧЬТЕ ВМЕСТЕ С РУСТАМОМ»
Маленький Умарали уже не будет играть в эти игрушки, спать в этой кроватке и гулять в этой коляске. Он умер вдали от мамы Зарины, у которой его отобрали полицейские, от бабушки Мехренисо, у которой даже не взяли бутылочку с теплым молоком, и, конечно от папы Рустама, который встречает меня у ворот дома на Лермонтовском проспекте, торопливо объясняя по дороге, что напрасно пишут про их дом, будто он расселен, — вон сколько окон горит. Понятно, их все уже достали – мол, они живут в подвале, и дом нежилой, и за ребенком не так смотрели. Мы проходим по осеннему двору с роскошным желтым каштаном – сюда Зарина каждый день выходила с коляской. Открывая дверь, Рустам продолжает объяснять: «Я к 9 на работу ушел, а они уже через 15 минут сюда пришли и их забрали – вот, жену вместе с братом моим». Они – это сотрудники миграционной службы: обнаружили, что у мамы Зарины просрочена регистрация, и вызвали полицейских. Те быстренько вытолкали из дома Зарину с малышом, в спешке даже не дали надеть на ребенка шапку. В 1 отделе полиции по Адмиралтейскому району мальчика у нее отобрали и увезли в больницу имени Цымбалина, бабушка умоляла отдать его ей, но ей сказали, что ребенка везут туда, где за ним будут ухаживать в 20 раз лучше, чем дома. В ту же ночь ребенка не стало.
Я вхожу со своим дурацким микрофоном и фотоаппаратом, не зная, куда девать глаза, чувствуя себя частью народа, пьющего кровь таджикских младенцев. В комнате чисто, ковры, телевизор. Папа Рустам рассказывает, каким здоровым и спокойным был его сын: «Как заплачет, мы его сразу кормили, а так он вообще не плакал». Рустам совсем молодой и очень красивый. Зарина – хрупкая юная женщина с нежным лицом: длинное платье, босые ступни из-под шаровар, глаза в пол. Она не говорит по-русски. Бабушка говорит немного – охотно объясняет, как в полиции Умарали поили холодным молоком, как не взяли у нее рожок с теплой смесью, как потом не пустили в больницу. Маму в этот день судили, она провела в суде 5 часов – присудили штраф и депортацию. «А у нас уже были билеты в Таджикистан, мы как раз собирались ехать, но билеты пришлось сдать. Теперь нам говорят, что ребенок болел, что сердце у него было больное, но у нас есть карточка из поликлиники, все анализы, все прививки, там везде написано, что он здоров. Нам тут уже дважды свет отключали, чтобы мы отсюда убрались, не давали интервью».
В разговор вступает Маскам, дядя Рустама – он говорит по-русски лучше всех: «Нам все не давали в морге его посмотреть, а когда дали, там уже все было выпотрошено – и мозг, и внутренности. Вокруг глаз было все синие, и половина тельца синяя, а половина личика в крови – вокруг носа и рта. Я не знаю, что с ним делали – они сказали, может, ему кислород давали, потому и кровь. А я думаю, его уронили. А может, специально на органы взяли».
Никаким предположениям, даже самым диким, уже не удивляешься – у горя свои фантазии и призраки, а смерть в больнице здорового 5-месячного младенца, вырванного из рук у матери якобы ради его же блага, выглядит фантастичнее любых легенд. И, однако же, это реальность.
Я прошу показать мне игрушки и вещи Умарали – сознавая, что ковыряю палкой в открытой ране. Дядя с готовностью откидывает покрывало с кроватки. Раскладывает кофточки, вынимает пакет памперсов. «Он такой плотный был, вот его трусики, еле налезали, такие ножки плотные были. Везде еще его запах…»
И тут он замечает как бы вскользь – «В 2004 году у нее (показывает на бабушку) совсем недалеко отсюда старшего сына убили, зарезали, старшего брата Рустама. Мы тогда и разбираться не стали, все равно бесполезно. Наверно, такая судьба. Вот сделаем Курбан-байрам и уедем домой с пустыми руками».
Мне нечего сказать этим людям. Я уже знаю, что полиция завершила проверку и не нашла в действиях сотрудников, отнявших Умарали у мамы, ничего неправильного – оказывается, они действовали согласно «стандартной процедуре». Я знаю, что заведено уголовное дело – правда, только после того, как поднялся шум, но знаю также и то, что доследственная проверка ведется не только в отношении полицейских, но и в отношении родителей Умарали, которых подозревают в ненадлежащем исполнении своих обязанностей. То есть полицейских попытаются отмазать, свалив все на родителей, которые живут в неправильной квартире (кстати, это вовсе не подвал, а обычный первый этаж) и неправильно ухаживали за ребенком. Который, однако, у них был жив и здоров, а в больнице немедленно умер.
Мне нечего сказать этим людям – во мне кипит ярость, потому что у их дверей, у дверей таджикского консульства не лежит гора цветов, принесенных в знак сочувствия, потому что толпы гневных горожан не стоят у дверей 1 отдела полиции и УФМС, не идут по улицам города с плакатами «Кто ответит за смерть Умарали?» Нас, возмущенных, нет на площадях, нас, потрясенных, нет в соцсетях, нас нет.
Зато я могу представить, что бы тут началось, если бы российское дитя погибло, не приведи Господь, в какой-нибудь западной стране, — сколько бы тут было обличений, проклятий и требований превратить их всех в ядерный пепел.
И я точно знаю, что значит наше молчание и равнодушие – это значит, что мы расисты, что мы не считаем этих мигрантов, подметающих наши улицы и строящих наши дома, за людей, что мы смотрим на них свысока, что смерть их младенца не кажется нам вопиющей, их горе не кажется нам горем.
Она не кажется горем и трусливому таджикскому консульству, набравшему в рот воды, — но их равнодушие не оправдывает нашего.
Мне нечего сказать этим людям, мне трудно смотреть им в глаза. Я могу только обнять маму Зарину, которая не плачет: ее худенькое тело не отзывается на прикосновение, она смотрит в пол и продолжает машинально складывать вещи Умарали. Зато бабушка Мехренисо плачет, и мы обнимаемся и плачем вместе. И, уходя, я обещаю им, что сделаю все, чтобы как можно больше людей плакали вместе с ними, вспоминая Умарали.
Вместе с Рустамом.
Вместе с Зариной.
Вместе с бабушкой Мехренисо.
Вместе с дядей Маскамом.
Правда, я не уверена, что это получится.
**
См. также в «Новой газете»: Н. Петлянова. Умарали Назаров (20.05.2015—14.10.2015)
**
Из портала change.org:
Галина Артеменко
ТРЕБУЕМ ВСЕСТОРОННЕГО РАССЛЕДОВАНИЯ СМЕРТИ ПЯТИМЕСЯЧНОГО УМАРАЛИ НАЗАРОВА
На данный момент петицию подписали свыше 16 тыс. чел.
Петиция адресуется в Следственный комитет Российской Федерации
В Петербурге 13 октября 2015 года сотрудники УФМС Адмиралтейского района задержали граждан Республики Таджикистан Далера Назарова и Зарину Юнусову.
Задержанные вместе с пятимесячным сыном Зарины Умарали Назаровым (20.05.2015) были отправлены в Первый отдел полиции УМВД России по Адмиралтейскому району Санкт-Петербурга. Умарали забрали от матери, не дали одеть малыша по сезону, не взяли у прибежавшей в участок бабушки ребенка бутылочку с молоком, оскорбив при этом женщину.
Малыша отправили в больницу им Цымбалина, куда в Петербурге отвозят детей, найденных на улице, а также детей, изъятых из семей, если детям угрожает опасность. Умарали опасность не угрожала, он жил в любящей семье и был долгожданным ребенком.
На каких правовых основаниях грудного разлучили с матерью? Не сообщили родителям, куда отправляют малыша? Не допустили родителей и бабушку к ребенку?
Наутро родителям сообщили, что мальчик умер.
Мы требуем расследования всех обстоятельств случившегося и наказания виновных в смерти ребенка.
**
Из газеты «Ведомости»:
Мария Эйсмонт
Как Россия реагирует на смерть пятимесячного мальчика, отнятого полицией у матери
СО ДНЯ СМЕРТИ В БОЛЬНИЦЕ ПЯТИМЕСЯЧНОГО УМАРАЛИ НАЗАРОВА, ОТНЯТОГО У МАТЕРИ В ОТДЕЛЕНИИ ПОЛИЦИИ В ПЕТЕРБУРГЕ, ПРОШЛО ДВЕ НЕДЕЛИ, НО ДО СИХ ПОР ДАЖЕ РОДСТВЕННИКИ МАЛЫША НЕ ЗНАЮТ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ПРОИСШЕДШЕГО. ВЛАСТИ И ОБСЛУЖИВАЮЩИЕ ИХ СМИ ПРЕДЛАГАЮТ ОБЩЕСТВУ «НЕ НАГНЕТАТЬ». (Выделено мною. А. А.)
Корреспондент телеканала «Россия» Анастасия Ефимова, рассказывая стране о смерти малыша, говорит больше о «либерально-истерической реакции»: «Очевидно, у этого случая нашлись отличные промоутеры – те, кто подает беду в предсказуемом либерально-остром соусе». «Это дешевая манипулятивная история», – вторит ей в том же сюжете депутат Мосгордумы от «Единой России» Инна Святенко.
Российское общество не то что не нагнетает, оно почти безмолвствует. Трагедию малыша Умарали неравнодушные россияне переживают поодиночке: кто-то тихо плачет у себя дома, кто-то пишет статусы соболезнования в соцсетях, кто-то задается вопросом: «Почему мы молчим?» И сам отвечает: «Потому что... равнодушные люди. А кто неравнодушен, уже не знает, куда бежать и за что хвататься».
«Либерально-истерическая реакция», о которой рассказывает Анастасия Ефимова, – это пикет трех активисток группы «Права для всех» у 1-го отдела полиции по Адмиралтейскому району. И несколько человек во главе с депутатом законодательного собрания от партии «Яблоко» Борисом Вишневским, которые возложили цветы к консульству Таджикистана в Петербурге.
Несколько человек – журналисты и просто сочувствующие – сходили в гости к родителям погибшего мальчика, поплакали вместе с ними и описали то, что там увидели: нормальные бытовые условия, коляску, пустую кроватку, детские игрушки, безутешное горе семьи, уже потерявшей в 2004 г. одного ребенка: 12-летнего брата отца Умарали зарезали скинхеды.
И еще петиции. Созданная три дня назад петиция с требованием к Следственному комитету провести всестороннее расследование смерти малыша на change.org набрала к среде почти 15 000 подписей, петиция на citizengo с требованием наказать виновных – чуть больше 9300 подписей.
Но этого мало – и подписей, и требований. Должно быть как минимум еще одно настойчивое требование к власти: относиться к находящимся на территории России людям – гражданам и приезжим, большим и маленьким, здоровым и больным, свободным и заключенным – по-человечески. То есть создать в России такие условия жизни, при которых малыш Умарали никогда бы не оказался без мамы в полицейском участке, даже если она нелегальный мигрант. А младший сын выпускников детдома трехмесячный Родион Тонких не погиб бы от халатности чужих людей в больнице, куда его забрали из семьи, а радовался жизни рядом с мамой, папой, сестрой и иногда пустым холодильником. Родители могли бы всегда находиться со своими детьми в реанимации, сколько бы места там ни было. Олега Навального не сажали бы в шизо за выдуманные нарушения, чтобы надавить на его брата. Не пытали бы в колониях даже самых заядлых преступников. Журналисты даже государственных СМИ соблюдали бы законы этики.
Но это требование не для петиции, а для широкой, долгой и бескомпромиссной кампании, которую пока, похоже, некому организовать.
**
