Программа чтения художественной литературы для О. Н.

(составленная  по ее просьбе)

22 мая 2016 я получил «заказ» от О. Н. на составление для нее рекомендательного списка художественной литературы для чтения. Я поначалу пришел в замешательство, а затем счел задачку интересной. Упаси меня Бог от дидактических упражнений. Я просто попробовал для начала составить список имен русскоязычных и зарубежных прозаиков, которые:

а) мне лично более или менее знакомы (читаны на протяжении жизни), притом, что в свое время я был сильно впечатлен прочитанными произведениями;

б) по моим понятиям, будучи значимы для меня, произведения этих авторов имеют и безусловную общекультурную ценность;

в) опять же, по моим понятиям, произведения этих авторов могут быть интересны для О. Н. – не в порядке повышения своего «культурного уровня», а просто – «для души».

Конечно, можно читать «для души» и «Илиаду» и  Марселя Пруста, но я избегал включать сюда слишком древние или слишком трудные для обыденного восприятия произведения, сделав (для ранней мировой классики) исключение лишь для Сервантеса, Раблэ и Шекспира.

Здесь многого недостает и по другим причинам, а именно – ввиду лакун собственной начитанности (например, нет Томаса Манна или Уильяма Фолкнера). Но я строго следовал критерию (а), как, впрочем, и остальным критериям.

Все критерии (кроме первого, фактологического), разумеется, субъективны. Но я же не учебную программу составляю, а следую своему вкусу, эрудиции и интуиции

При этом по всем трем критериям я был достаточно строг в отборе имен, иногда колебался, но если по какому-либо из критериев не мог чистосердечно сказать «безусловно да», я «отметал» это имя.

Здесь - только список имен, и не указаны произведения, особо заслуживающие, по моему мнению, внимания О. Н. Возможно, я сделаю это позже. Но пока – так.

Наконец, возможны случайные пропуски. Хоть я руководствовался не только активной памятью, но и просматривал каталоги одной из наиболее известных электронных библиотек (библиотека Мошкова), но мог что-то не вспомнить или не заметить. Так что мои списки – открытые

Да, еще следует оговорить, что здесь представлены имена исключительно прозаиков и нет поэтов и драматургов, хотя бы в наследии тех и других и были  прозаические произведения. (Потому в списке отсутствуют Пушкин или Пастернак).

Все имена расположены в алфавитном порядке в рамках двух «секций»: русскоязычные и зарубежные писатели, всего – около 180 имен.

Теперь – что делать дальше с этим списком? Я бы рекомендовал О. Н. пометить, скажем, голубым фоном имена авторов, о которые она раньше даже не слышала, желтым фоном – имена авторов, о которых слышала, но ничего из их произведений не читала, наконец, оставить без выделения имена авторов, из произведений которых ею (в течение жизни) читано кое-что.

Следующий шаг – заглянуть в Википедию (все эти имена наверняка там представлены) и составить хотя бы минимальное представление о биографии, историческом контексте творчества и тематике произведений этих писателей. Что-то сильно заинтересует, что-то меньше, что-то не заинтересует совсем.

Ну, а дальше, все зависит от возможности, потребности и случайных обстоятельств как объективного, так и субъективного свойства. Какие-то книжки – под руками или есть у родственников, за какими-то можно обратиться в библиотеку. Какого-то автора захочется прочитать полное собрание сочинений, в отношении другого можно ограничиться «избранным» или каким-то одним романом.

Последовательность освоения этой «программы чтения» - никак не регламентируется. Можно начать с Льва Толстого, а можно – с Агаты Кристи, в зависимости от обстоятельств и настроения.

Со временем, я пополню этот список названиями тех произведений, с которыми, по моему разумению, стоит ОБЯЗАТЕЛЬНО – рано или поздно - ознакомиться.

А. Алексеев. 24.05.2016

**

Русскоязычные писатели

Ф. Абрамов

С. Аксаков

В. Аксенов

Ч. Айтматов

М. Алданов

С. Алексиевич

В. Астафьев

И. Бабель

В. Белов (ранний)

А. Битов

М. Булгаков

И. Бунин

В. Быков

П. Васильев

В. Вересаев

Г. Владимов

В. Войнович

Л. Габышев

В. Гаршин

А. Герцен

Н. Гоголь

И. Гончаров

Ф. Горенштейн

М. Горький

Д. Гранин

И. Грекова

А. Грин

В. Гроссман

Ю. Домбровский

С. Довлатов

В. Дудинцев

Ф. Достоевский

И. Ефимов

Б. Житков

Е. Замятин

М. Зощенко

Ильф и Петров

Ф. Искандер

В. Каверин

Э. Казакевич

Ю. Казаков

С. Каледин

Н. Катерли

В. Конецкий

В. Короленко

А. Куприн

Н. Лесков

С. Липкин

Д. Мережковский

Б. Можаев

В. Набоков

Ю. Нагибин

В. Некрасов

П. Нилин

К. Паустовский

Т. Петкевич

А. Платонов

А. Приставкин

М. Пришвин

В. Распутин (ранний)

П. Романов

М. Салтыков-Щедрин

А. Солженицын

В. Солоухин

Бр. Стругацкие

В. Тендряков

«Тихий Дон»

В. Токарева

Т. Толстая

А. Толстой

Л. Толстой

И. Тургенев

Ю. Тынянов

Тэффи

Л. Улицкая

А.. Чехов

В. Шаламов

В. Шефнер

В. Шукшин

И. Эренбург

**

Зарубежные писатели

К. Абэ

А. Азимов

Д. Апдайк

О. Бальзак

С. Беллоу

Г. Бёлль

Л. Борхес

Р. Брэдбери

Д. Буццати

Ж. Верн

К. Воннегут

Я. Гашек

О. Генри

Г. Гессе

У. Голдинг

А. и С. Голон

Д. Голсуорси

Г. Грасс

Г. Грин

В. Гюго

Р. Даль

Джером-Джером

Ч. Диккенс

Т. Драйзер

М. Дрюон

А. Дюма

А. Жид

Э. Золя

П. Зюскинд

Я. Кавабата

А. Камю

Ф. Кафка

С. Кинг

Р. Киплинг

У. Коллинз

Д. Конрад

Ш. Костер

А. Кристи

М. Кундера

П. Лагерквист

У. Ле Гуин

Ле Карре

Лао-Шэ

М. Лассила

С. Лем

Д. Лондон

А. Маклин

Г. Маркес

П. Мериме

Р. Мерль

Г. Мопассан

А. Моравиа

А. Моруа

Д. Оруэлл

М. Пьюзо

Ф. Рабле

Э.М. Ремарк

Р. Роллан

К. Саймак

Ф. Саган

А. Сент-Экзюпери

М. Сервантес

Сетон-Томпсон

Ж. Сименон

Д. Стейнбек

Стендаль

Р. Стивенсон

Д. Сэлинджер

Р. Тагор

М. Твен

Д. Толкин

Т. Уайльдер

Л. Фейхтвангер

Г. Флобер

А. Франс

О. Хаксли

А. Хейли

Э. Хемингуэй

Г. Уэллс

С. Цвейг

К. Чапек

У. Шекспир

Э. Шмитт

У. Эко

**

ПРИЛОЖЕНИЕ

Из книги:

Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 3. СПб. Норма, 2005, С. 545-549

<…>

17.10. Что я читаю сегодня

…Очень любопытно вообразить себе режим, при котором «Дар» смогут читать в России…

В. Набоков (Цит. по: А. В. Блюм. «Поэтик белый, Сирин…» Набоков о цензуре и цензура о Набокове // Звезда, 1999, № 4)

Ответы на вопросы анкеты «Литературной газеты» (декабрь 1988)³⁸

1. Давно не приходилось рассуждать о литературных делах! Работал и работаю в области социологии, был рабочим на заводе. Иногда даже забывал, что по исходному своему образованию я — филолог.

Начну поэтому с самого простого: какие журналы выписал на 1989 год? В общем, те же, что и на год предыдущий: «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов», «Юность», «Нева»… Много? Успею ли прочесть? Не знаю. Читаю, как и многие советские люди, в транспорте, в очередях, а это, если суммировать, время не маленькое, надо и его использовать с толком.

Конечно, читать буду не все подряд. У каждого есть своя система предпочтений. Скажем, скорее прочту Платонова, чем Проханова — здесь предпочтение по литературному качеству (как я его понимаю). Скорее Гроссмана, чем Белова — здесь уже речь надо вести и о позиции автора. Дело даже не в том, насколько она совпадает с моей (наоборот: всегда интересно выслушать иное мнение!), а в том, насколько эта позиция (опять же, с моей точки зрения) перспективна и плодотворна.

По той же причине не выписал журнал «Наш современник» — все равно он стоял бы где-то в конце очереди, и на него бы уж точно времени не хватило.

А ведь есть еще старые журналы, которые тоже иногда надо перечитывать! У меня рука не поднимается — при всей тесноте! — выбрасывать старую периодику. Как полезно перечитать сегодня, например, статью В. Померанцева «Об искренности в литературе», намного опередившую свое время! Или, наоборот, номер «Звезды» с писательскими откликами на известное постановление 1946 года [о журналах «Звезда» и «Ленинград». — А. А.]. Не само постановление, а именно эти отклики. Очень поучительное чтение: ведь это тоже наша история. И не только давняя: когда в 1984 году меня исключали из Союза журналистов, произносились (большая честь, если вдуматься, зазнаться впору!) — примерно те же слова, какими честили в свое время Зощенко.

2. Из всей «воскрешенной» литературы наибольшее впечатление произвел на меня роман Евгения Замятина «Мы». Может быть, потому, что вообще ценю притчу, ценю фантастику, попытки смоделировать будущую реальность. Замятин намного опередил Оруэлла, в своем провидении. Впрочем, только ли провидение это? Очевидно, современная писателю действительность уже давала какой-то материал для подобного романа-предупреждения.

За мудрую «притчевость» высоко ценю и «Сандро из Чегема» Ф. Искандера. Очень высоко — во всяком случае, не ниже «Поднятой целины» — поставил бы в моей личной шкале «Мужики и бабы» Б. Можаева. Хочу назвать еще повесть «Васька» С. Антонова в «Юности» — строительство метро, тридцатые годы, неповторимая и драматичная атмосфера той эпохи… «Дети Арбата» были для меня прежде всего новым открытием темы, долгие годы находившейся под запретом.

А вот до «Белых одежд» В. Дудинцева руки, представьте, не дошли. На сей раз это просто случайность.

Были у меня и читательские разочарования, и огорчения, связанные, в частности, с именами В. Астафьева, В. Распутина, особенно последнего. Такая глубина нравственных и художественных прозрений (судить, правда, могу лишь по произведениям сравнительно давним) — и такая политическая узость, ограниченность в публицистических выступлениях «на злобу дня»!

3. Из документальной прозы назову воспоминания К. Симонова в «Знамени», А. Аджубея — там же. И, конечно же, «литературу вдов» — потрясающие страницы воспоминаний жены Мандельштама, жены Бухарина.

4. Не столько читательски, но и профессионально, с большим интересом слежу за работами Ю. Афанасьева (историко-политические сюжеты занимают и волнуют особенно!), А. Нуйкина, Г. Попова, Т. Заславской, Л. Абалкина. Совершенно восхищен Ю. Карякиным.

Наиболее существенны для меня дискуссии, связанные с определением наших сегодняшних исторических координат: где мы находимся, в какой стране, в каком мире живем? Без ответа на эти вопросы нельзя не то что решить очередные задачи, но даже и поставить их.

Вот говорим, например, об «извращении социализма» при Сталине. Как это понимать? Дилемма не пустая: если как идея, то все ясно, возражений нет. А если как реальность? Значит ли это, что социализм был уже построен, существовал, и тут злые силы начали его извращать? Именно так можно понять некоторых авторов. Мне же их точка зрения представляется неубедительной.

Очень волнует все, что связано с демократией и ее институтами, с гласностью (мы достигли, на мой взгляд, значительных успехов в гласности «информативной», но не «концептуальной»: снимается «табу» с многих и многих фактов нашей истории, но их интерпретация по-прежнему регламентируется).

Образцом потрясающей публицистики являются для меня письма В. Г. Короленко к А.В. Луначарскому, опубликованные в «Новом мире». Кстати, я заметил, что наибольших высот публицистика достигает тогда, когда она вовсе не стремится быть таковой: письма Короленко — это не статьи, не очерки, не фрагменты из книги, это просто письма, в которых мысль изливается свободно, не стесняемая ничем, даже требованиями жанра. И такая убедительность, такая сила!

5. Спасибо Евгению Евтушенко за его «Антологию» в «Огоньке». Добрая половина имен для меня — внове. Выясняется, что мы не знали половины отечественной литературы! И это — в моем случае — после пяти лет учебы на филфаке и еще тридцати лет активной читательской жизни!

6. Критику, конечно, читаю. С особым интересом — яркие и хлесткие обзоры Татьяны Ивановой в «Огоньке». Жаль, не хватает времени последовать всем ее рекомендациям, прочитать не только хвалимое и пропагандируемое, но и ругаемое, отвергаемое! Ведь даже то, что не стало явлением литературы, остается явлением нашей реальности, а потому заслуживает внимания и осмысления.

Вообще же читаю критику не столько с литературных, сколько, если можно так сказать, с граждански-психологических позиций. В ней, как нигде, ярко проступает лицо и позиция автора. И гражданская, и нравственная. И позиции разных авторов порой настолько различаются, что наивными, если не лицемерными, кажутся сегодня призывы к трогательному братскому единению, а тем более — «заединству» (придумали же словечко товарищи литераторы — больше похоже на «заедáть», чем на «единство»!).

Как соединить несоединимое, как совместить, скажем, нынешние позиции когда-то вместе вошедших в литературу с правдивым и горьким словом о минувшей войне Ю. Бондарева и Г. Бакланова? С кем вообще можно «соединить» Анатолия Иванова?

Мне кажется, что стремление к непременному единомыслию — или хотя бы к видимости его — тоже один из стереотипов прошлого. Жизнь показывает, что даже в рамках одной организационной структуры (такой, например, как Союз писателей) сосуществуют люди, думающие диаметрально по-разному. И никуда нам от этого не деться.

Андрей Алексеев, социолог, старший научный сотрудник Высшей профсоюзной школы культуры

Декабрь 1988

***

И. Фоняков — А. Алексееву (январь 1989)

Дорогой Андрей!

Посылаю тебе наш текст. Перечитал — аж самому жалко стало: недурную штуку мы с тобой сработали, все хлестко и, главное, убедительно! В последний момент <…> чуть было не поставили в номер, договорились пожертвовать кое-какими мелочами, но в итоге первый зам. главного редактора зарубил окончательно: есть установка консолидироваться, гасить, а не разжигать страсти, и т.д.

Жаль! Но не в первый раз, и не в последний. Желаю успехов.

Илья Фоняков, 28.01.89

Ремарка: загадка собственного «я».

Пора уж автору, наконец, «признаться» в том, от чего он так открещивался в текстах, представленных в томе 2 настоящей книги, обороняясь от обвинений в распространении (чтении? тогда это приравнивалось одно к другому) «антисоветской» литературы.

Конечно же, реабилитированная или «воскрешенная» в конце 80-х русская литература не была так уж не знакома социологу-испытателю и раньше. И «Собачье сердце», и «Доктора Живаго», и «Реквием» Ахматовой, и «Софью Петровну» Л. Чуковской, и замятинское «Мы», и набоковский «Дар» — все это он читал, в привычном для российского интеллигента машинописном исполнении, или даже в зарубежных изданиях на русском.

Но читал и не только это.

Не следует думать, что человека, столь отчаянно «дравшегося» за свой партбилет и отстаивавшего (хоть публично, хоть в дружеском кругу) свою коммунистическую принадлежность (убежденность?), миновали сочинения А. Солженицына, А. Сахарова, Ж. Медведева, П. Григоренко…

Не только «Раковый корпус», но и «Архипелаг ГУЛАГ», и «Ленина в Цюрихе» он читал. Не только стихи Бродского, но и историческую запись Ф. Вигдоровой о процессе над ним. Достигала его и потаенная, но широко ходившая по рукам (по крайней мере в Москве) «Хроника текущих событий», правозащитный «самиздат» того времени.

(Кстати, и «Зияющие высоты» и «Светлое будущее» А. Зиновьева держал в руках, так что не так уж ошиблось УКГБ ЛО в своих «предположениях»).

Знакомство с этой нелегальной литературой, запрещенной «к ввозу и распространению на территории СССР» (хоть и рожденной, как правило, на этой территории), началось не слишком рано, но и не слишком поздно — в 1964-1965 гг., т. е. позже XX съезда, но и раньше советского вторжения в Чехословакию.

С благодарностью вспоминаю человека, впервые приоткрывшего мне этот мир, — московского писателя Марка Александровича Поповского, автора замечательных «научно-популярных» книг о Николае Вавилове и Вой-но-Ясинецком, а также «Управляемой науки».

С М. Поповским посчастливилось познакомиться в пору реабилитации генетики в середине 60-х гг., а затем дружить на протяжении десяти лет. Одним из немногих, пожалуй, действительно «гражданственных поступков» автора был прощальный звонок в Москву — «старшему брату», Марку Поповскому: на следующий день тот уезжал навсегда в США. (Я тогда как раз был секретарем партбюро академического института).

Как совмещались в социологе-испытателе: это «знание» и эта «слепота», эта коммунистическая «вера» и это сочувствие «диссидентам», это «бесстрашие» (в пределах лояльности) и забота о «самосохранении» (а по существу — страх)?

Отчасти — на этот вопрос отвечает мой друг Роман Ленчовский в своем эссе «На что мы надеялись, или о нравственном смысле анализа превращенных форм». Однако загадка собственного «я» все же остается таковой для автора. (Март 2001).

**